Рубиновое сердце богини

Я… Знание пришло ниоткуда. Я – Пигалица Мария Петровна. Мне двадцать восемь лет. Шерлок Холмс – это главный герой книг Конан Дойла, сыщик. Железную дорогу с погонами объединяет капитан Шпала. И противный голос, кстати, принадлежит ему. Не совсем верно, Шпала – это кличка, прозвище, на самом деле у него другая фамилия. Другая… Знаю же… Сапоцкин! Точно. Капитан Сапоцкин. Туман окончательно рассеялся. Наверное, следует проснуться, хотя я и так не сплю. Кажется. Сейчас открою глаза и посмотрю.

Все плывет и кружится, желудок, протестуя, сжался в тугой комок, и я застонала.

– Очнулись? – Надо мной склонилось бело-зеленое пятно. Пятно разговаривало и шевелилось, и от этого становилось только хуже.

– Голова кружится? – участливо поинтересовалось пятно. – Потерпите немного, сейчас укольчик сделаем – и все пройдет, а вы пока глазки закройте, полегчает.

Я подчинилась, и действительно стало немного легче. Во всяком случае, противный комок внутри исчез, зато теперь на месте желудка образовалась черная дыра. Интересно, меня может засосать в свой собственный желудок?

– Да?! – От голоса капитана дыра испуганно съежилась. – Очень хорошо! Мы можем поговорить с ней? Нет? А когда? Но вы ведь минуту назад сказали, что она пришла в сознание! Да? Ну ладно. А долго ждать?

Я не слышала, кто отвечал громогласному капитану Сапоцкину, но тихо радовалась, что неприятный разговор откладывается на неопределенный срок. Не хочу разговаривать с человеком, у которого настолько неприятный голос.

– Маша, ты меня слышишь? – Слышу. И знаю, кто ты. Дима. Дамиан. Хромой Дьявол. Почему дьявол? Не помню.

– Если слышишь, то кивни или моргни.

Не буду. Кивнуть не могу, потому что тела совершенно не чувствую, точнее, чувствую один кусок расплавленного пластилина, а пластилин не способен двигаться самостоятельно. И глаза не открою, иначе карусель вернется – и опять станет плохо.

– Мужчина, – сказало знакомое мне пятно голосом светло-зеленого цвета, совсем как первые листочки сирени, что растет у подъезда. Какого подъезда? Наверное, у моего. Я ведь живу где-то, а раз есть квартира, значит, и подъезд имеется, возле которого сирень растет.

– Мужчина, слышать она вас слышит, но не ответит. И вообще, не беспокойте больную, ей сейчас отдых нужен.

Да! Я поспешила согласиться с мудрым пятном, мне нужен отдых и ласковый туман, похожий на пуховое одеяло. Не хочу разговаривать и не хочу, чтобы Димка уходил, пускай останется.

– Я приду. Завтра, – пообещал он. – Обязательно приду.

– Плохая идея. – Теперь голос вредного капитана гремел прямо над головой. – Гражданка Пигалица Мария Петровна умерла, – безапелляционно заявил он, и я возмутилась. Как умерла, когда я здесь? Дышу! Слушаю! Они ошиблись! Я жива! Жива!!! Мне почти удалось снова открыть глаза, когда руки коснулось что-то холодное. Укол. Больно. Нельзя спать, я – жива!

А потом вернулся туман, и мне стало все равно.

Мамочка

Мария умерла. Печальную новость сообщил высокий худой милиционер, который заодно поинтересовался, не займется ли Аделаида Викторовна похоронами, видите ли, других родственников у гражданки Пигалицы нет. А с какой, скажите, радости Адочка должна возиться с похоронами, бывшая невестка – это ведь не родственница.

В общем-то, возмущение Аделаиды Викторовны было несколько наигранным, Адочка старательно вытряхивала старые обиды, потому как заметила – чем хуже думаешь о Марии, тем легче становится на душе. В самом-то деле, нельзя же сравнивать жизнь Жоржа с нелепым существованием этой хамоватой девицы, которая никому-то и не нужна, ни родственников, ни друзей, ни семьи – сплошная ошибка природы. После долгих, почти философских раздумий Адочка решила поставить в церкви свечу за упокой Машкиной души. Потом, когда все закончится, ведь самое трудное еще впереди.

К предложению о встрече Дамиан отнесся настороженно, более того, Пыляев пытался отговориться занятостью, но не такой Адочка человек, чтобы пасовать перед трудностями. Да и какая это трудность, тьфу, ерунда, пять минут задушевной беседы, нервный всхлип и запоздалое раскаяние, к слову, почти искреннее, и Дамиан готов примчаться хоть сию минуту. Но Аделаида Викторовна была столь любезна, что вызвалась приехать сама.

Наверное, если бы мысли Аделаиды Викторовны не были так заняты предстоящим делом, которое она считала уже почти законченным, она повела бы себя иначе. Но когда нечто холодное и твердое уперлось в затылок, Адочка не испугалась. Она просто не успела сообразить, что же, собственно говоря, происходит.

– Здравствуй, ведьмочка, – этот нарочито-добрый, обманчивый, точно торфяное болото, голос вывел ее из ступора. Ведьмочка. Лишь один человек осмеливался называть ее так, лишь одного человека она боялась по-настоящему. Но это невозможно! Его не должно быть в живых, однако же…

– Ты?

– Я, ведьмочка, я. Сиди спокойно.

Пистолет – Аделаида Викторовна не сомневалась, что в затылок упиралось именно дуло пистолета, – он убрал, но спокойствия от этого не прибавилось. Как убрал, так и достанет, впрочем, он и без пистолета на многое способен.

– Как ты…