Рубиновые звезды

– Нормально, Бача, погода что надо! не жарко. Нам с тобой хорошо ходить будет. Только, слышь, горелым что-то несет. – сказал Василий кобелю возвращаясь в дом и вытираясь на ходу сдернутым с веревки старым полотенцем, провисевшим на ней всю весну, лето и начало осени.

Он зашел внутрь. Матери в доме не оказалось. «Куда они подевались?» – подумал Василий о матери и о коте. Но думы его, настроенные на охоту, так, что даже не хотелось курить, повели к металлическому ящику, в котором хранилась двустволка и патроны. Он открыл ящик, и отметил, что все в нем в прежнем порядке. Разобранное на две составные части оружие, опиралось казенной частью стволов и прикладом о нижнюю, внутреннюю поверхность ящика. Тут – же, лежал свернутый, потертый ремень. В потемневшем, из толстой фанеры, клееном ящичке лоснились пластиком толстенькие и смертельно-яркие коротыши.

«Ага – сказал сам себе Василий, рассматривая их и перебирая, – «пятерка» – в наличии, «единицы» взять… мало ли… заяц выскочит».

Он отобрал патроны и рассовал определенным порядком в старый, кожаный патронташ. Потом Василий отыскал документы: паспорт, охотничий билет, путевку и разрешение на отстрел куропаток, перепелок и голубей. На фазана нужно было брать отдельное разрешение, за отдельную плату. Без него – могли оштрафовать. Но у Василия была своя методика экономии средств и противодействия надзорным органам. Убитого фазана он подвязывал к стволу дерева, чтоб не смогли добраться лисица или шакал, а после охоты, без оружия и собаки, приезжал на велосипеде – благо везде наезженные полевые дороги, – и, не привлекая постороннего внимания, увозил охотничью добычу.

 Зайцев в эту пору стрелять было еще нельзя. На них охота открывалась в ноябре, и тогда окрестности оглашались дурным, захлебистым лаем привезенных из города гончих.

Лишнего шума Василий не любил, и предпочитал лайку, сигнализирующую строго по делу. Время от времени кобель, коротко и тонко взвизгивая, выгонял ушастого из посадки или куртины кустов. И Василий, в азарте, выбирая упреждение перед мелькнувшим зверьком, палил поочередно из двух стволов.

Но все же по зайцам он предпочитал другую охоту. Наступающую в пору снегопада, когда подмораживало и словно одуревшая от обилия белоснежья, мертвяще отражалась в его пологе колдовская луна. Каждый кустик, каждая торчащая травинка отбрасывала узорную, не живую тень. Тогда Василий тепло одевался и выходил через лаз в заборе со стороны огорода, оставляя воющую собаку во дворе. Неподалеку он пересекал усыпанную снегом молчаливую лесополосу, спускался с бугра в лог, где забирался и усаживался в лабазе, устроенном на старом, корявом стволе осокори.

На белой целине темные русаки, прибегающие кормиться зеленевшей под снегом травой, были видны отлично. Зачастую их собиралось несколько, и Василий любил наблюдать, как они потешно гоняются друг за другом. Все ближе и ближе приближаясь под убойный ружейный выстрел.

Иногда, вместо зайца, на поляну, окруженную с одной стороны стеной камыша, скрывающего низкий берег мелкой речушки, а по склону холма – зарослями терновых кустов, осторожно выходила косуля, а то и похрюкивая, уверенно разрушал тишину, ломая сухой рогоз и опавшие ветки, – дикий кабан. Это случалось редко, но для таких случаев на косулю у Василия была заготовлена картечь, а на кабана – самодельно отлитая из свинца пуля. На лисиц и шакалов Василий патронов не тратил, – куда их? – звериные шкуры давно уже никого не интересовали.

Собравшись, Василий посмотрел на банку с самогоном, но пить не стал. Вяло, без аппетита, перекусил яичницей, зажаренной на сале, и выпил заваренного, измельченного шиповника, ягоды которого собирал в осеннюю пору на колючих кустах за огородом.

Затем налил в пластиковую бутылку воду, и, закинув на плечи рюкзак и ружье, вышел во двор. Подойдя к прыгнувшей на грудь радующейся собаке, поглаживая по прижатым ушам, перецепил ошейник с цепочки на веревочный поводок. Резко одернул рванувшего к забору и залаявшего пса: – Фу! Кому сказал!

Мимо калитки, мыча и толкая друг дружку, проплывало коровье стадо, окруженное запахом стойла, навоза и сена; в основной массе коровы были рыжей масти, попадались черно-белые; пегих было вовсе две. Сорокалетний пастух Коля, в бейсболке, с косящими глазами, худой как прут, которым подгонял коров, шел позади со старой школьной сумкой, висящей на левом плече и время от времени громко покрикивал на тормозившее стадо: – Пошли! ну! пошли, девочки мои! – несильно стукая по крупу ближайшую арьергардницу. Отставшая увеличивала скорость, и прибавив ходу, толкала ближайшую перед собой. Улица недовольно оглашалась протяжным, гудящим: «Му-у!».

Увидев коров, Василию подумалось, что мать ушла на соседнюю улицу за молоком, а кот увязался за ней, поэтому дверь на замок закрывать не стал. Брать, если что, в доме было нечего. Самое ценное, считал Василий, это висевшее на плече ружье.

Услышав лай, пастух обернулся, и, увидев вооруженного Василия стоящего у калитки, крикнул: – Здорово были! Далеко собрался?