Кочевнику повезло, что он всё ещё был в отключке и не видел того, что видела я, глядя со спины Соляриса вниз. Мы будто летели над бесконечной лужей из дёгтя, и вскоре грохочущих вспышек стало так много, словно кто-то выпустил рой мигающих светлячков. Неудивительно, что ни один человеческий корабль не смог преодолеть путь до Сердца. Интересно, а какую часть пути уже преодолели мы?
Едва я успела подумать об этом, присматриваясь к расположению солнца над нашими головами и подсчитывая часы, как Солярис вдруг начал снижаться.
– Мы уже прилетели? Так быстро! Ты ведь говорил, лететь полдня… Эй? Сол?
Он не ответил – только накренился вниз ещё сильнее, и мне пришлось вцепиться пальцами в костяные гребни, чтобы не сорваться.
– Солярис! Что ты делаешь?!
Его крылья оставались раскрытыми, но застыли в одном положении, будто он надеялся, что пойманный поток ветра сам донесёт нас до острова. Я сдвинулась вперёд, перелезая через гребни, чтобы, обхватив шею Сола руками, заглянуть ему в глаза.
Те были закрыты.
– Сол! Очнись!
Мы нырнули в грозовые тучи, и на несколько минут я ослепла, оказавшись в кромешной тьме. Вокруг слышался грохот, и лишь мимолётные зигзагообразные вспышки где-то над головой освещали бушующее море, волны которого превосходили высотой Меловые горы. А Солярис всё падал, падал и падал, пока я, раздирая пальцы о белоснежную чешую, без толку выкрикивала его имя.
Когда Кипящее море поглотило нас, шторм восторжествовал.
9
Драконье сердце
Пускай мы и упали в воду, но приснился мне огонь.
Я снова видела полыхающий Дейрдре, а вместе с ним полыхали и все остальные восемь туатов. Даже Меловые горы с острыми шпилями, напоминающие драконьи гребни, таяли от этого жара. Земля кипела и пенилась, словно бульон, а небо светилось, как флюорит, раскалённое добела. На нём не было видно солнца, потому что солнцем стал наш собственный мир. Человеческие крики смолкли быстро, а крики животных, пытающихся спастись бегством, ещё быстрее. В воздухе повис запах горелой плоти и копоти, и в этот раз даже боги оказались бессильны.
– Они были правы, – произнёс женский голос над моим ухом, гулкий, как волчий вой и тот хруст, с которым ломаются пучки травы-ворожеи, крошащиеся над ритуальным костром. – Сколько ни трави паразитов, отравляющих яблоню, она всё равно будет давать гнилые плоды. Нам изначально не стоило помогать им.
– Я не люблю яблоки – я люблю вино. За него готов помочь ещё раз сто, – весело отозвался некто, чьими глазами я смотрела на сгорающий мир. Я знала, что это всего лишь сон, но как никогда отчётливо чувствовала птичьи крылья, сложенные за моей –
– Твоя помощь лишь дала им отсрочку, – продолжил ворчать женский голос, но, как бы я ни пыталась подчинить себе чужое тело, в котором случайно оказалась, мне никак не удавалось повернуть голову и взглянуть на свою собеседницу. – Трое видят, что это неизбежно, и лишь ты продолжаешь тешить себя надеждой. Почему? Не верю, что всё дело в нежелании расставаться с вином!
Некто ухмыльнулся, и я вместе с ним. Огонь продолжал расползаться по земле, пожирать траву и деревья, превращать камни в жидкость, а города – в пепел. Но почему-то это совсем не вызывало у меня страха.
– Потому что для страха ещё не время, как и для беды. Но не просыпайся, а внимательно смотри! Рок Солнца или мгла, что краснее крови, – решит конец лишь твоя воля. Коль не нравится ни то и ни другое, умирай, но от руки жемчужного дракона. Ты, Рубин из рода Дейрдре, ведь была к этому готова?
Лишь в тот момент я поняла, что некто, позволяющий мне делить с ним одно тело, всё это время знал о моём присутствии – внутри него, во сне, в будущем. Птичьи крылья раскрылись, и теперь я видела их со стороны, оказавшись напротив юноши, одежды которого и впрямь сияли ярче тысячи сокровищниц прошлых и будущих королей. Несмотря на то что его лицо закрывала совиная маска из червонного золота, я знала, что он улыбается мне.
– Только постарайся не забыть, а то не хочется опять троим за правоту платить!
Первым, что я услышала, когда тьма отступила, было знакомое нежное урчание. Я будто снова лежала в морозной пещере в объятиях Соляриса, но нега быстро закончилась, когда на смену урчанию пришли голоса. Затем смолкли и они, и тогда наступила абсолютная тишина – до того раздражающая и давящая, что именно она заставила меня очнуться.