Рубиновый лес. Дилогия

– У тебя сокровищный синдром, – вынесла драконица вердикт, ступая по длинному коридору мимо стеклянных огоньков. Заметив мой вопросительный взгляд, Мелихор пояснила, игнорируя ворчание Сола: – Это когда дракон настолько зацикливается на своих вещах, что начинает бросаться на каждого встречного, боясь, что их отнимут. Обычно это происходит из-за длительного одиночества или когда наступает пора откладывать яйца, которые очень хрупки первое время и которые нужно защищать. Для человека, может, это и звучит нелепо, но сокровищный синдром – опасная болезнь, от которой лечит только принудительное изъятие этого самого сокровища.

– При чём здесь твой глупый синдром?! – возразил Солярис. – За пределами замка Дейрдре я отвечаю за Рубин головой.

– А что такого ценного в твоей голове? Обычная пустая башка. Понимаю, ты бы отвечал крыльями или хвостом…

– Это не смешно, Мелихор.

– А я и не смеюсь. На самом деле это грустно. Ты ведь знаешь, что Рубин не просто красивая побрякушка, которую надо везде таскать с собой и прятать под подушку от посторонних? Такими темпами ты ей быстро наскучишь, братец, а человеческие женщины ценят свободу.

– Дело не в этом, дурья ты репа! Будто не знаешь Сильтана…

– Хм, разнообразие человеческие женщины тоже ценят.

Ещё минут десять я слушала их препирательства. В конечном счёте мне пришлось клятвенно заверить Соляриса, что я не умру от одной ночи порознь и он действительно иногда перегибает палку, прямо как сейчас. Однако сдался и ушёл он только после того, как Мелихор стала нарочито громко вспоминать самые постыдные истории из его детства.

– Огонь мира сего, – вздохнула Мелихор, качая головой вслед Солярису и придерживая для меня штору, которая служила дверью в её спальню. – До чего же он прилипчивый и дотошный! Как ты вообще его терпишь?

– У нас всё взаимно: я терплю его, а он терпит меня, – отшутилась я, пролезая под шторой в центр той самой овальной комнаты, с которой и началось моё знакомство с Сердцем. Сейчас больше половины её стеклянных огней не горели, из-за чего я едва не запуталась в ворохе пёстрых полотен, устилающих пол, пока пыталась добраться до каменного ложа. Но, когда мне это всё-таки удалось, я вдруг обнаружила, что то уже занято.

– Я решила, вы должны быть вместе, – улыбнулась Мелихор, пока я с нежностью убирала волосы с лица спящей Маттиолы, свернувшейся калачиком у самой стены. – Она же твоя энарьят, а энарьят не должны разлучаться. Ложись рядом. Вам обеим хватит места.

Мелихор была права: плоский камень явно предусматривал возможность того, что дракон захочет поспать на нём в своём первородном виде. Поэтому даже когда я, переодевшись в ночную рубаху, опустилась на камень рядом с Матти, на нём всё равно осталось много свободного места. Я будто снова очутилась дома. Не хватало лишь трещащего камина, запотевших окон, расписанных морозом, и запаха вербены, возложенной на алтарь Кроличьей Невесты. Именно такой была та самая ночь накануне Вознесения, когда мы с Матти допоздна гадали на углях, а затем уснули вместе, не зная настоящих невзгод.

– Ложись тоже, Мелихор. Мы здесь и втроём поместимся. Негоже тебе спать на полу!

Мелихор смутилась. Наверное, думала, что я не замечу, как неуклюже она комкает себе из тканей лежанку, а сама втихаря косится на каменное ложе. В этих косых взглядах не было ни жадности, ни обиды, но была беззлобная зависть, с какой я часто смотрела на близнецов и Гектора, когда они играли втроём под присмотром матери. Хоть Мелихор и винила Соляриса в том, что он прилипчивый, но сама тянулась к любому источнику ласки, как цветок к солнцу. Я не привыкла так быстро сходиться с незнакомцами, но с радостью пододвинулась, когда Мелихор без всяких возражений забралась на камень ко мне и Матти, издав короткий урчащий звук.

Даже засыпая между ними двумя, я всё ещё видела в темноте зубастую, по-детски счастливую улыбку. Незаметно нагрянувший сон оказался одним из самых крепких в моей жизни. Правда, в какой-то момент мне вдруг стало катастрофически нечем дышать…

– Доброе утро. Проснись и сияй, госпожа!

Когда Солярис во время вечернего спора с Мелихор заявил, что просто хочет уберечь меня от Сильтана, я решила, что это всего лишь его прославленная вредность и предлог, чтобы остаться рядом. Но нет – Солярис, очевидно, знал, что первым, что я увижу, проснувшись, будет довольное лицо Сильтана, лежащего на мне сверху.

– Что ты делаешь? – спросила я хрипло, инстинктивно натянув на себя покрывало, хотя едва могла шевелиться под его весом.

Сильтан улыбнулся так, будто умел видеть сквозь любые ткани, и, поставив локоть между нашими с Матти телами, подпёр рукой подбородок. На нём была туника свободного кроя с искусной тесьмой, вырез на которой почти полностью обнажал грудь до плоского живота. Короткие золотистые прядки обрамляли впалые щёки, в то время как те, что подлиннее, были украшены тонкими золотыми цепочками. Глаза были подведены таким же золотым цветом, а на пальцах сверкали аметистовые, гранатовые и сапфировые кольца, будто он готовился к какому-то торжеству.