Рубиновый лес. Дилогия

Всё то время, что Солярис отваживал от нас пищащих и умилительно непропорциональных малышей, он сохранял такой чинный вид, что мне стало их жалко. Сол даже не сбавил шаг, из-за чего дети в конце концов отстали, не в силах угнаться за нами.

– Зачем? – спросил он. – Я не люблю улыбаться.

– Почему?

– Когда я улыбаюсь, то выгляжу дружелюбным.

– Вообще-то в этом и есть весь смысл улыбки.

– Но я не дружелюбный. – Солярис повернулся ко мне так резко, будто собирался доказать это на практике. – Негоже обнадёживать детей понапрасну. Это жестоко.

Я тяжко вздохнула, смирившись с тем, что пытаться развеселить Соляриса такая же гиблая затея, как пытаться остановить Красный туман. И всё-таки и в том и в другом случае я обязана была попытаться.

– Вот он, Искрящийся переулок. Раньше здесь торговали человеческие купцы…

Мы шли ещё около десяти минут, петляя между домами, усыпанными бриллиантовыми осколками, пока не оказались где-то на краю района меж столпами-рёбрами. Там рядами тянулись крытые лавки и шатры, напоминая рынок Луга: в одном месте, судя по ароматному дыму и выстроившейся очереди, продавалась копчёная кукуруза, а в другом драконы выдыхали голубое пламя из уст, глазируя гончарную глину прямо на глазах у прохожих. Городскую суету заглушала музыка – тальхарпа и кантеле[18]. А ещё всюду что-то двигалось и катилось: телеги, похожие на человеческие, но без извозчика; гигантские железные колёса, прикреплённые прямо к стенам домов; кузнечные печи под ними, плюющиеся пурпурно-рыжими искрами. От последних воздух раскалялся добела, и мне пришлось спрятаться за Соляриса, чтобы не задохнуться от облака плывущего жара.

Возле одной из таких печей ритмично стучал молотом по наковальне крепкий мужчина, на три головы выше среднестатистического человека. Там же стоял деревянный прилавок, ломящийся от изделий из меди, стали и серебра. Я взглянула на горделивое лицо Соляриса и поняла, что он и правда не знал, куда отправился Кочевник, – просто догадался. Это было несложно – в каждом мало-мальски населённом пункте, в котором мы останавливались по пути в Сердце, Кочевник первым делом заглядывал в лавку местного кузнеца, чтобы наточить топор и прикупить (украсть) что-нибудь получше.

Однако Сильтан сказал, что драконы больше не куют оружие. Что же Кочевник тогда так внимательно рассматривает, прилипнув к прилавку и даже не замечая, как мы остановились прямо за его спиной?

– Решил научиться прясть?

Жестом попросив Соляриса подождать, я тихо подкралась ближе к Кочевнику и легко заглянула ему через плечо. Тот вздрогнул и выронил на прилавок веретено. Из берёзы, но с крепкой серебряной головкой и шейкой. Благодаря тонкой резьбе, образующей кольца вдоль тела, было проще работать с шерстью и не терять нить. Столь изящное и продуманное приспособление предназначалось для истинных мастериц – только тем, кто прядёт искусно и с пелёнок, такие веретёна и были по карману.

– Ничего я не решил! – окрысился Кочевник тут же, стоило мне только немного подглядеть за его более нежной и ранимой стороной, которую он прятал под грубостью точно так же, как прятал под раскрасом Медвежьего Стража свой юный лик. – Просто время коротал, ждал, пока вы доползёте досюда, слизни. Хочу жрать. Эй, ящер, здесь есть где-нибудь худо-бедно приличная таверна, где можно хорошенько надраться?

– Почему бы тебе не купить его? – спросила я, придержав Кочевника за бобровую накидку, когда он навострился от прилавка к Солярису, ждущему нас у механических колёс. – Это веретено наверняка понравилось бы твоей сестре, Тесее.

– Знаю. – Кочевник стёр со лба пот, который выступил от слоя мехов, в которые он был одет, и близости раскалённой печи. Из-за наряда на него то и дело оглядывались драконы – никто в Сердце не носил ничего теплее льняной рубахи. – Но у меня нет денег, забыла? А красть у дракона себе дороже. Не хочу, чтоб мне откусили что-нибудь важное. Вдобавок они вроде и не монетами, а драгоценностями расплачиваются…

– Драгоценностями, говоришь?

Я оглянулась по сторонам и заметила, что Кочевник прав: никто на рынке не расплачивался деньгами, принятыми в Круге. Вместо этого в ладонях драконов сверкали такие же драгоценные осколки, которыми был украшен в изобилии весь город: аквамарины, алмазы, топазы, хризолит… Продавцы даже толком не смотрели на то, что берут в руку. Сверкает? Значит, подходит! Этот «обмен» был для них обычной формальностью, возможностью обменять красивое на красивое.

– Этого хватит на веретено? – спросила я у кузнеца, пышущего жаром точно так же, как и его печь.

– Турмалин. – Кузнец узнал камень мгновенно, лишь посмотрев на заколку в моей протянутой руке, а затем выхватил её когтями, под которые забилась копоть. – Ш’равиро. Забирай!

Я улыбнулась и подобрала с прилавка посеребрённое веретено, прежде чем вложить его Кочевнику в руки. Глаза у того округлились, а пальцы перестали слушаться, из-за чего он едва не выронил веретено во второй раз.