Рубиновый лес. Дилогия

Именно поэтому все последующие дни Солярис пропадал на улицах Сердца, показывая встречным драконам дар Сенджу и расспрашивая их о том, что они помнят из того злополучного дня восемнадцатилетней давности. Первое время я ходила вместе с ним, но истории о детях, мучительно умирающих на родительских руках, изматывали. Солу наверняка приходилось и того хуже – чужие воспоминания неизбежно пробуждали у него собственные, – но он стойко выслушивал все истории до конца, пока в какой-то момент не отправил меня обратно в гнездо. «Это ведь я пообещал тебе, что мы управимся с Красным туманом за неделю. Так предоставь работу мне», – сказал он перед тем, как передать меня под опеку Мелихор и пропасть на несколько часов в многолюдных кварталах с перламутровой чешуёй в кулаке.

Кроме нашего плана, ничего больше не изменилось. Даже наши отношения с Солом, которые я тщетно пыталась вытеснить из мыслей более насущными заботами, остались прежними. Тот поцелуй под ветвями вистерий стал не только первым, но и единственным – ничего подобного с тех пор не случалось. Перемены, которые я замечала в Солярисе, были практически неосязаемыми и заставляли меня сомневаться в том, что они происходят на самом деле. Казалось, Сол тщательно контролирует свой тон и голос, не повышая его ни на меня, ни при мне; он стал чаще поправлять мои волосы, как будто ему постоянно не нравилось, как они лежат, и позволил себе стоять ко мне на людях чуточку ближе, чем прежде, – уже на расстоянии не вытянутой руки, а вполовину меньше.

То, что между нами и впрямь что-то происходит, по-настоящему подтверждало лишь то, что это каким-то образом заметили все остальные. Мелихор стала не только принаряжать меня в традиционную одежду Сердца, но и красить подобно сородичам, а шутки Сильтана стали в два раза язвительнее и острее. Альта же всего за час успела выстроить совместные планы на несколько десятилетий вперёд, и даже недовольство её мужа Борея не охладило её пыл. Для последнего меня будто не существовало вовсе: он покидал комнату каждый раз, как я появлялась в зоне его видимости, из-за чего все мои знания о нём, накопленные за пару дней, ограничивались тем, что именно его внешность (не считая плоского лица и квадратной челюсти) передалась всем его детям.

– Не обращай внимания, – отмахивалась Альта каждый раз, когда я снова и снова предпринимала попытку заговорить с Бореем, а он просто отодвигал меня в сторону и уходил.

Прямо как сейчас, когда я пришла к обеденному столу, за которым Борей потягивал длинную резную трубку, какие раскуривали у нас в Дейрдре в летний Эсбат. Над ней вились пузыри густого золотистого дыма, разнося по гнезду пряность табачных листьев. При виде меня Борей выдохнул этого дыма так много, что я, разгоняя его рукой, даже не успела заметить, как и куда он исчез.

– Ох… После гибели Юты Борей так и не оправился, – продолжала Альта, пытаясь смягчить моё негодование. – Поверь, он ведёт себя так не из-за того, что ты ему не нравишься. Борей и в молодости никого не подпускал к себе, из-за чего мне самой пришлось добиваться его расположения. Тем не менее за железным фасадом скрывается хрустальное сердце. В глубине души Борей уже давно принял тебя, Руби. Я в этом уверена!

«Как-то слабо верится, учитывая то, что он не смог принять даже родного сына», – подумала я, но на деле скромно улыбнулась, глядя на крупного дракона, будто бы покрытого металлическими доспехами вместо чешуи, который вдруг показался на выходе из гнезда и рывком устремился ввысь. Голубая штора в проёме, вздёрнутая сквозняком от размаха его крыльев, колыхалась ещё несколько минут.

* * *

– Великанов я помню, рождённых из неба. Я помню плоды на ветвях волчьего древа…

Пускай я и не собиралась использовать сейд раньше, чем истечёт наш с Солярисом договор, я должна была подготовиться к любому исходу. Именно поэтому уже спустя день безделья я не только дословно вспомнила ритуал Хагалаз, но и выучила каждый петроглиф на стенах усыпальницы. Я также выучила каждый выступ, вырезанный в выбеленных костях, каждый угол монолитного саркофага и каждую свечу под потолком, которые научилась различать с закрытыми глазами по одному лишь аромату. Те тонкие, что капали воском на статую Дейрдре, обрамляя её голову короной, источали цветочную сладость, какая исходит от сирени или весенней вишни. Свечи потолще, что раскачивались по углам на тонких цепочках, пахли горечью водяного трилистника, а те, что дрожали над центром усыпальницы, – перечной мятой и гвоздикой, будто ты прогуливался по центру зимней Столицы. Именно под ними я, примеряясь, решила расположить зеркало, которое требовалось для ритуала Хагалаз. Правда, его ещё предстояло купить… Как и те две вещи, одна из которых олицетворяла бы тайну, а вторая – её разгадку.