Рубиновый

— Ковалев, — устало ответил мужик и повернулся ко мне: — Вы разрешите на подоконник соки поставить?

— Конечно, конечно, — закивала я.

Борис стал опустошать сумки, медсестра вышла за дверь, а меня неожиданно царапнуло беспокойство, я передернула плечами. Мужчина заметил это движение.

— Форточку закрыть? — предложил он. — Вы не расстраивайтесь. Маму скоро увезут, ее уже из восьмой палаты переселяют, очень много болтает. Потерпите ее до понедельничка.

— А что случится после выходных? — осторожно поинтересовалась я.

Борис грустно заморгал.

— Я договорился о переводе матери в частный дом престарелых. Дорого, конечно, но мне за ней не уследить. К сожалению, Катя, моя старшая сестра, некоторое время назад скончалась от инфаркта, она ухаживала за мамой. В том, что мать сломала ногу, моя вина, я оставил ее на целый день одну, и вот результат. Я хорошо придумал. Мама живет в тесной малогабаритной квартире на шумной улице, а теперь она поселится за городом, в лесу, у нее будет три комнаты и постоянная сиделка. Я стану ее навещать несколько раз в неделю. И как вам это?

— Я бы не отказалась пожить одна в просторных апартаментах на всем готовом, — вздохнула Ленка, — но моя судьба гнить в коммуналке.

— Ковалев? — вдруг ожила баба Таня. — Но я Редникова! И у меня никогда не было сына Бориса!

Мужчина тяжело вздохнул.

— Мамуля! Ты не взяла фамилию папы, оставила девичью, а я, естественно, был записан на отца!

— Но Катюша-то Редникова! — не успокаивалась баба Таня. — Позовите сюда мою дочь!

Борис быстро сунул матери чашку.

— Пей, это твой любимый. Клубничный!

— Пахнет вкусно, — одобрила старушка и стала пить.

Борис покосился на нас с Леной.

— Еще хорошо, что медсестра зашла, а то вы еще подумаете, что я невесть кто.

— Невесть кто не станет полные сумки жрачки таскать, — засмеялась Лена, — вы, похоже, на тысячу рублей еды принесли. И соки, и печенье, и сырки, и конфеты, и фрукты. Куда столько?

— Мама покушать любит, — пояснил Борис, — у старых людей аппетит хороший, а в больнице сами знаете как кормят.

— Боречка! — подпрыгнула старушка. — Боречка! Вспомнила! Вы же Боречка!

— Слава богу, — закивал толстяк, отбирая у матери чашку, потом он посмотрел на меня и тихо сказал: — Не хочется, чтобы мама сообразила, что Катенька умерла! Она считает, что дочь жива.

— Бедняжка, — пробормотала Ленка, — вообще-то она у вас такая милая!

— Ну да, — без особого энтузиазма отметил Борис и тут же спохватился: — Мама замечательная, я ее обожаю!

Меня снова царапнуло беспокойство, и я стала сердиться. Отчего я нервничаю? Ленка поправляется, через неделю ее отпустят домой, хотя, думается, ей лучше в двухместной палате, чем в родной коммуналке с пьяными соседями. Баба Таня тоже не выглядит умирающей. Ее сын, милый толстяк, очевидно, бухгалтер или научный работник, трепетно любит мать. А то, что он решил поселить ее в дом престарелых, вполне объяснимо: одинокому мужчине трудно ухаживать за не особо сообразительной старушкой, и, вероятно, Борис хочет завести семью, а наличие престарелой матери — явная помеха для его будущего счастья.

Дверь в палату приоткрылась, появилась Галя с худой женщиной.

— Здравствуйте, — сказала незнакомка.

— Ольга Сергеевна, — обрадовался Борис, — прошу, садитесь у маминой кровати.

— Она сможет подписать бумаги? — строго спросила тетка.

— Конечно, — пообещал Борис, — мама, тебе надо черкануть вот тут!

— Зачем? — справедливо спросила баба Таня. — Пусть Катя придет и посмотрит, что надо подписать.

— Мамочка, — запел Борис, — это… э… ну…

— Ваше согласие на переезд на дачу, — заулыбалась Ольга Сергеевна.

— Мы купили домик в деревне, — всплеснула руками баба Таня, — отлично! Где подпись ставить?

— Здесь, потом здесь, — объясняла Ольга Сергеевна, переворачивая страницы, — еще тут, потом наверху…

Борис отошел от кровати бабы Тани.

— Конечно, мама не совсем верно оценивает действительность, — шепнул он нам, — но без ее подписей в интернат не попасть. И я ведь не соврал. Дом находится за городом.

— Не нервничайте, — пробормотала Лена, — вы все делаете правильно, такого человека без присмотра нельзя оставить.

— Я хочу посмотреть на балерину, — вдруг сказала баба Таня, — в последний раз, можно?

В глазах Бориса мелькнула растерянность.

— Ты о ком говоришь, мама?

— О танцовщице, той, что за окном.

— А! Непременно, — пообещал сын.

— Она стоит на шаре, — заплакала баба Таня.

— Мамуля, все будет так, как ты захочешь! — начал успокаивать старуху толстяк.

— Я увижу танцовщицу? — старушка вытерла слезы.

— Завтра приведу ее сюда, — сказал сын.

Внезапно баба Таня сжалась в комок.

— Нет, нет! Вы кто?

— Борис. Твой сын.

— Нет, нет! Она не живая! Не живая, — затрясла головой старуха.

Борис взял Ольгу Сергеевну под локоток.

— Пойдемте, маме стало плохо. Я вас провожу.

Я невольно проследила взглядом за парой, которая, осторожно ступая ногами в оранжевых пакетах, двинулась к выходу. Однако газетчица и секьюрити совсем неплохо зарабатывают. Только с людей, которые сейчас находятся в этом помещении, они получили триста рублей, а сколько клиентов было утром и сколько их еще придет вечером!