Рубцов возвращается

Но, с другой стороны, дорога эта представляет собой, действительно, достойное удивления чудо инженерного искусства, которому пришлось бороться здесь со всеми препятствиями, которые только может представить дикая, горная природа смелой идее строителя. Но энергия инженеров, вооруженная автоматическими сверлами и могучим динамитом, сделала свое дело. Пропасти были перерезаны мостами, горы просверлены туннелями и рельсовый путь лег там, где с усилием и большим риском путник мог перебраться пешком.

Начиная от самой Ниццы, целый ряд красивых городков и курортов возник и расцвел на всем протяжении дороги. Жизнь кишит теперь на всем этом пути, и ежегодно десятки, сотни тысяч путешественников и больных стремятся сюда, на чудные берега Средиземного моря, в эту страну «Солнца», как ее поэтично называют французы.

Отправляясь из Парижа во Флоренцию, Екатерина Михайловна, несмотря на строжайшее запрещение Клюверса, выраженное в письме, не могла миновать Ниццы, чтобы не остановиться там на два дня, для свидания кое с кем из своих парижских приятельниц, и только на третий день решилась продолжать путь, все еще оплакивая Париж и его прелестный уголок Ниццу.

Их постоянные спутники, русский певец и плантатор из Америки, тоже возымели желание остановиться в Ницце, американец, как он говорил, чтобы сорвать банк в Монте-Карло, а певец – так как ему, все равно, делать было нечего.

Екатерина Михайловна, смотревшая все-таки на новых знакомых довольно подозрительно, сделала даже при этом маленькую гримаску неудовольствия, зато Ольга Дмитриевна очень обрадовалась и даже высказала это вслух, чем крайне переконфузила тетку.

– Ведь вы, ma tante [моя тетя (фр.)], отправитесь с визитами, что же я буду делать в незнакомом городе? Вероятно, здесь нет ни музеев, ни выставок, – говорила молодая девушка.

– Тебе только бы по выставкам таскаться! – с укоризной заметила тетка. – У меня здесь масса знакомых, и все имена, и титулы, chere Olga [дорогая Ольга (фр.)], тебе бы не мешало поддерживать эти знакомства, мало ли что может случиться.

– Избавьте, сhere tante [дорогая тетя (фр.)], и в Париже я от них просто дышать не могла…

– Ну, как знаешь, только прошу, без меня не принимай ты, пожалуйста, этого американского певца… Бог знает, что это за человек.

Разговор этот, разумеется, происходил наедине, тотчас по приезде в отель в Ницце, и когда Рубцов, проследив отъезд тетки с визитами, хотел воспользоваться и хоть несколько минут побыть наедине с Ольгой Дмитриевной, ему сказали, что мадемуазель не принимает.

Он понял, что сделал бестактность и решился как-нибудь поправить дело. Американский плантатор, он же Капустняк, правая рука и ближайший во всем свете человек к знаменитому атаману, остановился в этой же гостинице. Он как-то нервно вздрогнул, когда атамань, после неудачного визита к Ольге Дмитриевне, вошел к нему в комнату.

– Что, Федя, призадумался?.. – спросил тот, заметив, что его приятель сидит в кресле с нахмуренными бровями.

– С чего мне скучать, Василий Васильевич?

– Не ври, по глазам вижу.

– И видеть нечего… А только, батюшка, Василии Васильевич, затеяли мы с вами дело непутевое… Овчинка выделки не стоит! Где эти бабы замешались, там пути не быть!

– Слушай, Федя, – твердо сказал Рубцов. – Я знаю, что я делаю. Не хочешь помогать, никто тебя не неволит, а уж что задумал Василии Рубцов – значит тому и быть!

– И что ты, отец родной… Да не я ли за тобой в мелкозвоне в Сахалин пошел, да не я ли, с тобой вместе, на плоту без пищи пять дней по морю носился, как с Сахалина бежали… А ты говоришь, бросить тебя… вовек этому не бывать, а только чует мое сердце, что от этих баб быть беде… Эх, отец, скажи ты лучше мне: Федька прикончи! То есть, с одного маху этого злодея, твоего Клюверса. на свете не будет, а уж от всей этой канители избавь. Потому, воля твоя, бабы – это наказание человеческое!

– Не то ты говоришь, Федя! – довольно мягко отозвался атаман: – не жизнь мне Клюверса нужна, сто раз мог я ему хотя бы в Радомском остроге голову кандалами проломить, не деньги его нужны, у нас с тобой ни прожить, ни пропить собственных, припрятанных… Не знаешь ты, Федя, этого чувства, чтобы капля за каплей всю кровь отравить в дороге, чтобы из жизни ему каторгу сделать, чтобы он денно и нощно Бога молил, чтобы смерть поскорее пришла – вот это месть, вот за нее не жаль полжизни отдать!

– Все хорошо, отец атаман, вымещай своим врагам на здоровье, да только бабы эти у меня из головы не идут… Не к добру они нам повстречались… Право, атаман, знаешь, была бы моя воля, обеих их, особенно молодую, ножом в бок, да и шабаш!.. Доведут они нас до погибели!..

– Федя! Что ты говоришь! Да разве рука поднимется на такую девушку?! – почти с ужасом остановил своего подручного атаман.

– Эх. Василий Васильевич, не к добру голубка между соколами затесалась, попомните мое слово!.. Не быть добру, не быть добру!.. – Капустняк энергично махнул рукой.

Рубцов опустился на стул в глубоком волнении. Несколько секунд он просидел молча, серьезно что-то обдумывая.