Рубцов возвращается

И Рубцов стал пристально всматриваться в свою визави. Детская чистота и непорочность, написанные на её лице, казалось начинали производить на него большое впечатление. Всю жизнь вращаясь только между падшими, или скользящими женщинами, он не верил в чистоту и непорочность, а сам, между тем, не мог отвести взора от девственной красоты Ольги Дмитриевны.

Что-то странное, никогда не испытанное, начинало тесниться в его черствое сердце. Близость этого идеально-чистого и прелестного создания заставляла дрожать в его сердце такие струны, о существовании которых он и не помышлял. Чем он больше смотрел на нее, тем все больше и больше росло в нем сознание той громадной, непроходимой пропасти, которая отделяла его – губителя, убийцу и разбойника – от этого идеального чистого создания.

«Да в самом ли деле она такая, как кажется?! – словно утешение, мелькнуло в его голове… уж не актриса ли она, да только более опытная, чем другие?.. Я добьюсь, разгадаю ее… и тогда!.. Но он не досказывал свою мысль… Она казалась ему самому слишком дикой и чудовищной. – Но если эта девушка действительно сама непорочность, если её отношения к Клюверсу только интрига тетки и развратного богача?! Что тогда?! Тогда»… Рубцов уже решил:

«Он не овладеет ею, хотя бы мне для этого пришлось пожертвовать жизнью!.. Сколько раз Рубцов рисковал ею из-за гораздо пустейших причин».

А тут ему казалось, что какое-то странное, новое, еще неиспытанное чувство щекочет его загрубелое сердце.

«Уж не любовь ли это?..» – и эта мысль показалась ему такой забавной, что он невольно улыбнулся.

Глава X

Возвратимся на несколько дней назад.

Телеграмма о смерти жены застала Голубцова в дороге.

Странное дело, эта смерть, казалось, не произвела на него большего впечатления.

Женившись на Пелагее Семеновне Карзановой только из-за денег, он очень ловко сумел устроить свои дела, и, хотя напуганная похищением своего ребенка, нервная женщина наотрез отказалась от предъявления его прав на Карзановское наследство, боясь мести Клюверса, но уже одна её доля наследства, как жены не отделенного сына Карзанова простиралась до двух миллионов, да и сам Голубцов не забыл себя, устраивая в Радомском остроге освобождение Клюверса.

Некрасивая, страшно нервная, капризная и мнительная, Пелагея Семеновна составляла теперь настоящую обузу для такого блистательного адвоката, как Голубцов, и он рад был от неё избавиться, хотя на время. Случай представился. Врачи решили, что Пелагее Семеновне необходимо посоветоваться с знаменитым психиатром Шарко, по поводу могущего случиться возврата бывших припадков сумасшествия, и он отпустил ее одну в Париж, обещавшись приехать вслед, но задержался на две или три недели в Петербурге и приехал в Париж, когда все было кончено.

Графиня Мирабель, по первому мужу тоже Карзанова, вдова младшего сына известного миллионера, в доме которой она и остановилась, приняла свою родственницу с распростертыми объятиями, и теперь словно громом была поражена её внезапной смертью.

В её уме зародилось подозрение о преступлении, но, как мы видели, доктор, лечивший больную, прямо заявил, что она умерла от нервного удара, да и муж, приехавший на другой день, казалось, нарочно хотел замять это дело. Несчастную мадемуазель Голубцову с большою пышностью схоронили на кладбище Пер-ла-Шез, и Голубцов заказал великолепный памятник на могилу.

– Подозрение, высказанное Рубцовым-Гульдом комиссару, не имело никакого значения, и хотя опытный следователь и открыл у себя новый столбец: «дело об отравлении госпожи Голубцовой», но до получения более подробных и точных сведений не решался тревожить ни праха покойной, ни такого аристократического дома, как семья графини Мирабель. Васька Шило, выпущенный на свободу, по заявлению Гульда-Рубцова, исчез из Парижа бесследно. Клюверс бежал, и даже сам господин Гульд переменил свой образ и тоже скрылся.

Голубцов, по приезде в Париж, не пожелал остановиться в отеле графини Мирабель, но поселился в Гранд отеле и занял целое отделение. На другой день похорон, когда он только что кончил разбор целой массы документов своей жены, и доказательства прав её маленького сына на наследство, после деда Карзанова, которым завладела Клюверс, камердинер доложил ему, что какая-то дама желает его видеть.

Он удивился.

– Кто такая? – нетерпеливо спросил он.

– Дама молодая. Она принесла письмо и не хочет отдать его иначе, как вам лично.

– Проси, – сказал Голубцов и, накинув тужурку, вышел в приемную.

С первого же взгляда он был буквально поражен дивной красотой вошедшей. Высокая, стройная, в изящном наряде, она вовсе не походила на тех просительниц из компатриоток, которые осаждают богатых приезжих.

– Чем могу служить? – обратился к ней Голубцов по-французски и подал стул.

– Прежде, чем я вам отвечу, – отвечала незнакомка, с заметным английским произношением, – я должна убедиться, тот ли вы, кому адресовано это письмо. Она показала конверт, на котором твердым характерным почерком Рубцова был написан адрес Голубцова.