Ручей

— Откро-о…!!! — донеслось до Ланы, и утонуло в восторженном рёве зрителей, к которым с барышом возвращались их потраченные на бой немалые деньги.

Стены ринга ещё не видели такого: на глазах людей стая мозгоедов буквально разбирала на части огромную ксенокошку. Вот отвалилась одна лапа, отпало ухо, за ним — хвост, вторая лапа превратилась в зелёную культю, и пантера упала на пол, огрызаясь, отмахиваясь и щёлкая зубами. Но стая продолжала свою страшную работу, как один огромный могучий зверь, обволакивающий, бесконечно перетекающий. Зверь с десятками оскаленных ртов, зверь с сотней залитых чернотой глаз, он жевал, глодал и обсасывал кошку, пока на арене не остались только шевелящиеся части её тела, зелёная гниль да бессильно клацающая зубами голова.

Наступила тишина, нарушаемая лишь коротким цоканьем зверей и звонким лязгом: это яйцеголовый тряс запертую калитку, через которую вошёл на ринг.

— Дамы и госпо… — начал конферансье с благоговейным ужасом в голосе, но его перебил сухой холодный клёкот, прозвучавший подобно автоматной очереди, сделанной через глушитель. И каждый выстрел был жирной точкой в финале чьей-то жизни.

Как по команде мозгоеды брызнули во все стороны сразу, взлетая на ограду и прыгая в зал. К людям.

— Бегите! — истошно закричал Шульга у Ланы за спиной.

В тот же миг началась беспорядочная стрельба и грянула паника.

Глава 45. Хаос

Терпение — добродетель муста,

непраздность — добродетель Матери,

гейм — добродетель воина.

© Мать Матерей

Она обнюхала Грея и бегло облизала раны. Подошла молодая самка, наверное Сестра, боднула лбом, приветствуя, и с уважением обнюхала укушенную больным, негодным патром лапу.

— Это ты? Это ты? — как заведённый спрашивал он. — Я думал, не увижу тебя никогда.

— Теперь я Мать Матерей, — ответила она и Грей почтительно прижал уши. — Я привела семью убить двуногих. Ты уйдёшь с нами, мой сын.

— Нет, — отказался твёрдо.

Матриарх повернула к нему морду.

— Ты жил в плену, подобно добыче, — холодно сказала она. — Над твоим благородным геймом и здоровой кровью насмехались, принуждая драться в одиночку.

— Я сам шёл в бой за свою новую семью, за двуногую Мать, — возразил Грей.

— Ащщ! — Матриарх с досадой поджала губу. — Значит она умрёт первой.

— Если ты сделаешь это, я отдам себя Лесу! — непочтительно крикнул он и младший брат, покрытый шрамами воин, гневно вздыбил холку, но Грей с вызовом выдержал его взгляд — он был старше, а шрамов носил гораздо больше.

Мать молча смотрела на Грея, священное безумие гейма всё ещё плескалось в её глазах.

— Почему? — кратко бросила она.

— Она спасла меня много раз, — ответил тот, — оберегала, пока я не проснулся. Вылизывала мои раны. И она дала мне молоко, как ты.

Матриарх замерла, разглядывая Грея и думая о своём, но вдруг обернулась к семье и закричала:

— Сперва убейте самцов с палками, затем — кого успеете убить. Вперёд, мои воины!

Мусты бросились в бой. Захлопали громовые палки, закричали на все голоса двуногие, как стадо роххов пускаясь наутёк, толпясь в проходах, падая и сбивая друг друга, а мусты преследовали их и рвали. Грей краем глаза увидел, как лёг под Сёстрами самец с болезнью горла, и как грохочет в сторону петляющего брата самец со шрамом, и как отбрасывает раненого брата, но затем бежит, толкаясь, и скрывается в толпе.

Среди многоголосого крика, воя и хаоса побоища, в огороженном маленьком логове для притравки остался только Грей со своими двумя Матерями, да двуногий в отдельных собственных сотах, и тот, забившись в дальний угол, сидел очень тихо, а может и громко, но его трусливый голос было не расслышать в песне битвы.

— Яви её пред мои глаза и нос, — велела Матриарх, и Грей на трёх ногах поплёлся к двуногой своей Матери.

— Идём, — сказал он, — и будь почтительной. Глава семьи желает узнать тебя, это важно…

Но та, как обычно, ничего не понимала, а, сидя на земле, всё пыталась схватить его лапами, лопоча, словно птица, и Грей слышал по голосу — была объята страхом, сама как детёныш, будто не бросалась на усса и не дралась за него с двуногим самцом, тоже мёртвым теперь. Увы, порой гейм покидал её начисто.

Маленький твёрдый камень вонзился рядом с ним, оставив дырку в полу, но Грей отскочил. Даже после боя он был не так уж плох.

— Она боится, — виновато пояснил Матриарху, повернувшись.

Та подошла сама, снисходительно и степенно, с тем особым достоинством, с которым на его памяти ходила Бабка, и которого раньше Грей не видел в ней. Зависла над вжавшейся в соты Матерью.

— Ты дала молоко моему сыну, — медленно сказала. — Ты хорошо прятала его, спящего, и сберегла. Запомни мой запах, двуногая, а я запомню твой. Ты останешься жить.

Матриарх приблизила чуткий нос к её бледной морде, принюхалась к дыханию, к поту на шее, и вдруг заметила:

— Она непраздна.

— Пища, прятаться, ручей, — ответила Мать дрожащим голосом.

— Она не умеет говорить, — смущённо пояснил Грей. — Ну да, мы приходили сюда спариться и задержались…