Ручная кладь

– Бриллианты всегда украшают женщину, – не переставая вертеть головой, сказал Марина.

– Марина, тебе пятый десяток, ты врач патологоанатом, ты в них будешь перед трупами красоваться?

Улыбка сошла с лица Марины, и женщина недовольно посмотрела на Ольгу.

– Так и скажи, что тебе завидно, – сказала она.

– Чему завидно?

– Тому, что муж меня любит и делает дорогие подарки, – злобно ответила Марина.

– Марина, я достаточно зарабатываю, чтобы покупать то, что мне хочется, не ожидая и не выпрашивая подарков.

Марина смерила Ольгу высокомерным взглядом и, помолчав, безапелляционно добавила:

– Откуда мне знать, чему ты завидуешь! Все равно ты – завистливая стерва.

Марина ударила ладошкой по выключателю и ушла, хлопнув дверью.

Ольге хотелось ее остановить, выговориться, рассказав всю правду, но она прикусила губу, тяжело вздохнула и вернулась к микроскопу. Тратить силы и время на разборки с Мариной, показалось неразумным. Люди ждали заключений, а она предпочитала расходовать энергию на работу.

Точка невозврата

Сначала появился свет. Она лежала и размышляла: «Где я сейчас? Уже на том свете или еще на этом?»

Затем появился звук. Забрякало ведро, заплескалась вода, и как аккомпанемент, зазвучала брань. Тогда Лена поняла, что сбежать не удалось.

Ругань утихла и переместилась вдаль, на смену пришла крупная, темноволосая женщина – психолог. Белый халат, наброшенный на ее пухлые плечи, словно изображал магическую причастность к медицине. В руках психолог держала ручку и блокнот. Лицо было недовольное, словно от боли в животе или раздражения вонью. Женщина смотрела на девушку неприязненно и резким голосом задавала вопросы. Лене стало казаться, что она и есть часть не смытой уборщицей грязи. Язык у Лены ворочался плохо, и она долго думала, подыскивая короткие ответы.

– Зачем ты это сделала? – спросила недовольная женщина.

– Больше не могла.

– Что больше не могла?

– Жить?

– Почему?

Лена подумала: вряд ли это можно объяснить, и если сейчас не соврать, – отправят в психушку. Но ей было все равно. Куда угодно, только не домой. Она приоткрыла глаза и посмотрела на женщину, которая быстро писала в блокноте. Наконец рука психолога остановилась, и глаза посмотрели на Лену.

– Ты беременна? – спросила она.

– Нет.

– У тебя была несчастная любовь?

– Нет.

– Проблемы в школе?

– Нет.

– И что же тогда? – Женщина смотрела возмущенно, пациентка явно не укладывалась ни в одну схему.

– Больше не могу, – снова повторила Лена.

– Что не можешь?

– Жить.

Женщина посмотрела на Лену тупым рыбьим взглядом.

– И что тебе мешает жить? – повысив голос до визгливых интонаций, спросила она.

– Родители.

– Родители тебя любят, – отрезала женщина.

Лена снова закрыла глаза. У нее не было сил спорить и желания объяснять. Конечно, она много могла рассказать: «бьют, унижают, не дают денег», и продолжать список еще долго. Тетрадка в девяносто шесть листов, с упорством и педантизмом, достойным лучшего применения, исписанная мелким, ровным почерком, хранила все обиды. Больше жаловаться было некому. Ни бабушек, ни дедушек, ни братьев, ни сестер у нее не было. Одноклассники резко обрывали попытки посетовать на судьбу, заявляя, что проблемы с родителями есть у всех, а если не можешь их решить, значит, сама виновата. «А меня мама любит», – слышала она самодовольные утверждения девочек. Они предлагали задуматься, почему их любят, а ее нет. И, несмотря на то, что Лена была умной девочкой, по крайней мере, так считали школьные учителя, не скупившиеся ни на похвалу, ни на отличные оценки, ответить на этот вопрос она не могла. «Любовь нужно заслужить», – всякий раз отвечали родители. «И как можно заслужить любовь?», – недоумевала девочка, читая классиков, в надежде найти ответ в книгах.

Но герои книг не знали ответа на этот вопрос: Ларису из «Бесприданницы» застрелили, Нина из «Чайки» была несчастна. Как же можно заслужить любовь, если даже выдуманным персонажам это не удалось? Говорить на эту тему Лена могла долго, но имело ли это смысл? Кто ее поймет?

При посторонних, родители вели себя интеллигентно. Отец казался тихим, скромным и доброжелательным, а мать была просто сама добродетель. Она раздавала комплименты, улыбалась и кокетничала. Да разве родители расскажут правду? Как мать спокойно наблюдает, а иногда и провоцирует побои собственной дочери. Как отец по любому поводу, или без него вовсе, может оскорбить или ударить? Нет, конечно. Они будут все отрицать, а мать будет размазывать по лицу скупую соплю и хвататься за сердце. Лена молчала. Психолог все равно бы не поверила.

Лена из-под опущенных ресниц видела, как женщина царапает ручкой бумагу. «У взрослых всегда найдется теория, чтобы оправдать себя и себе подобных, – думала девочка. – Буду я рассказывать или нет, разницы никакой».

Наконец, закончив допрос, психолог встала, как и пришла, без приветствий или прощаний. Тяжелое тело, втиснутое в туфли на шпильках, медленно удалялось походкой раненного тираннозавра.