Ручная кладь (СИ)

Они вошли в гостиную, и Франк осел в кресло перед телевизором. Би-би-си, рассказывала занимательные истории из жизни бабочек, и разноцветные представительницы отряда чешуйчетокрылых грациозно порхали по огромному экрану.

Хелен дала старику очки, и он долго всматривался в фотографию.

Передача Би-би-си закончилась и телевизор, навязчиво повторив рекламу, приступил к обзору новостей. Франк поднял глаза на экран, и трясущаяся рука зашарила в поисках пульта.

- Хелен, как ты можешь слушать этих лгунов, - закричал он, - выключи немедленно! У них опять во всем виноваты русские! Неужели ты хочешь, чтобы твоих детей отправили на войну? – возмущался он, густо разбавляя свою речь грубыми ругательствами.

Хелен нажала на кнопку, и комната погрузилась в тишину.

-Она жива? - спросил Франк, снова беря в руки фото.

- Кто? – удивленно спросила Марина.

- Девочка, о которой вы мне рассказывали, кто еще? - возмущенно просипел Франк.

- Да она выжила, я ее дочь.

- Хорошо, - сказал Франк. - Зачем она сохранила это фото?

- Вы спасли ей жизнь, - сказала Марина.

Старик весь затрясся.

- Я бросил ее одну в лесу зимой в двадцатиградусный мороз, и это сейчас называется спасти жизнь?

- Но вы могли бы ее убить, - с недоумением добавила Марина.

- Может мне теперь дать медаль за то, что я ее не убил?

Старик покраснел, жилки на висках лихорадочно забились, и пот выступил на морщинистом лбу.

- Папа, выпей лекарство, - взмолилась Хелен, протягивая Франку пузырек с пилюлями.

-Не нужно мне никаких таблеток, - закричал старик, - я здоров. Вся эта фармакология - выдумка докторов, чтобы денег с меня побольше содрать.

Он еще глубже провалился в кресло и закрыл глаза. Лицо его побелело и ничего, кроме громкого свистящего дыхания, не выдавало в нем признаков жизни.

- Чаю хотите? - спросила Хелен почти шепотом у Марины, ставя перед ней чашку и наливая в нее кипяток. Франк приоткрыл глаза и тихо произнес:

- Это фото сделал мой отец в тот день, когда меня призвали в Армию. Это мои сестры: Элиза, - сказал он, указывая на девочку поменьше, - а это Линда, ей было тогда десять. Они погибли в сорок пятом от бомбежки. Англичане прицельно бомбили жилые районы. Он тяжело вздохнул и задумался.

- Это я, - сказал он, ткнув пальцем в худощавого парнишку, стоящего между девочками. - Я был мальчишка. Дурачье. Нам замусорили головы всяческой ерундой, мы поверили и поспешили отдать свои жизни за Фюрера, - он отложил фотографию и поворочался в кресле.

- Меня призвали зимой сорок четвертого, мне было шестнадцать, но врач на призывном пункте даже не посмотрел в мою сторону. Кем я был для него? Просто куском пушечного мяса. Он поставил штамп «годен» в призывной книжке, мне сделали прививки и я оказался в казарме.

В нашем отделении было шестнадцать человек. Когда унтер-офицер узнал, что среди нас нет никого, кому больше семнадцати лет, то произнес воодушевленную, душещипательную речь, заверив, что мы - последняя надежда Германии, и Фюрер верит в нас!

Затем скомандовал:

- Направо! Шагом марш!

И отправил на фронт.

Нас высадили под Ленинградом. Когда я уезжал из Мюнхена, в нашем дворе расцветали каштаны. А здесь была настоящая полярная зима. Морозы стояли такие, что по ночам от холода мы не могли уснуть. Были постоянные перебои со снабжением, и нам выдавали продукты сухим пайком на несколько дней. Казалось, что мы окружены врагами повсюду. Не только люди, но и вся природа воевала против нас. С ненавистью дули пронизывающие до костей ледяные ветра, злобно выли метели. Любое дерево могло упасть на голову, проскрипев напоследок – «умри, фашистское отродье!».

Пытаясь подавить упаднические настроения, обершарфюрер СС устроил показательную казнь. Троих пытавшихся, по его мнению, дезертировать солдат привязали к столбу и публично расстреляли. Никому из убитых не было и восемнадцати. Многие мои сослуживцы отнеслись к казни, как к цирковому шоу. Я же отчетливо понял, что война проиграна. Агонизирующая власть прикрывала свою жирную задницу телами собственных детей.

Не прошло и нескольких недель нашего пребывания на передовой, как началось наступление русских. Посреди ночи нас разбудил дикий гул. Земля дрожала, грохот пушек сливался в единый рев, воздух завывал и гудел. Бомбардировщики, словно гигантские хищные птицы, кружили над нами. Фонтаны перемешанной со снегом и металлом промерзлой земли взлетали в небеса и сыпались на голову. Мы оказались в огромном смертельном котле. Кругом был сущий ад. Охваченные паникой солдаты побежали к лесу. За спиной раздалась пулеметная очередь: подоспевшая с тыла мотобригада СС, пытаясь остановить отступление, стреляла в спины. «Все кончено», – прозвучало у меня в голове. Я впал в уныние, осознав бессмысленность дальнейшей борьбы, переполненный страхом перед подручными, отчаянно защищающими умирающий режим.