Рудник. Сибирские хроники

Стало видно, что приближается сильная гроза: небо вдали уже слепило тяжёлую сине-глиняную тучу, но всё продолжало прибавлять к ней тёмные комья, заполняя ими всё светлое пространство до фиолетовой линии горизонта.

…Но, выходит, именно щуплая учительница всё-таки виновата в том, что из города, перекликающегося по вечерам весёлыми театральными огнями, они перебрались в это пыльное огромное село, которое Юлия ненавидела! Ведь в селе не было ничего интересного, кроме церкви, школы и библиотеки-читальни, которой теперь заведовала Веселовская. Правда, недавно поселился здесь один географ, симпатичный, несколько рассеянный красноярец, высланный из города за публикацию статьи в большевистской газете. Он уже спроектировал свою маленькую метеорологическую станцию.

…И прыжок, и побег не состоялись! Одержимая страстью бестужевка, тут же уволившись из городской женской гимназии, кинулась за отцом Филаретом следом и устроилась преподавать словесность в маленькую школу, открытую в селе два года назад благодаря содействию родного брата матушки Лизаветы – Владимира, кафедрального протоиерея и енисейского благочинного.

Ветер с яростью рванул кусты, неистово завихрил пыль на тянущейся от села дороге, словно издеваясь, заполоскал синюю юбку идущей по дороге женщины: это мать, победив недомогание, поднялась и пошла искать Юлию. На помолодевшем от тревоги бледном её лице брезжил розовый отсвет узкой струи света, только что пролившейся из тяжёлой тучи сквозь крохотное отверстие, уже исчезнувшее под новым комком сине-чёрной глины, причудливо вылепленным сверкающей молнией.

– Ю-ли-и-я!

Своим родным дядей Юлия гордилась: отец Владимир, брат, духовник и кумир матери, был антиподом отца Филарета, тихого и замкнутого священника. Несколько лет назад на миссионерском съезде Красноярской епархии председательствующий на нём молодой протоиерей выступил с таким ярким обличением насильственного крещения хакасов и изъятия у шаманов атрибутов камлания, в особенности – бубнов, что отблески его речи до сих пор посверкивали в словесной воде местных газет.

Уже прослывший минусинским и красноярским златоустом, он казался Юлии факелом, громокипящим кубком веры, магнитом, собирающим вокруг себя полукружья людской толпы. Эрудит, знавший несколько языков, он всегда оказывался в эпицентре общественной жизни, волнами откатывающейся от него, когда в соборе на воскресной проповеди начинал звучать его красивый голос. Отец же был скромен до застенчивости, предпочитая участвовать в жизни епархии только как приходской священник – и не более. Мать отца, бабушка Марианна Егоровна как-то показала Юлии старинную семейную икону.

– Там-то вот все росписи родословные на обратной стороне изложены, однако за долгие годы поистёрлись так, что не разобрать, пращур был аж из самой лавры, учителем потом служил в Тобольской духовной школе, был и певчим в архиерейском хоре, после послушником стал в Долматовском монастыре, но монашеский постриг не принял – женился, любовь земная то есть оказалась сильнее! – Встав с кресла, бабушка глядела на внучку снизу вверх, поскольку росту-то была крохотного и всё посмеивалась порой, что на неё материалу Бог пожалел.

– И то ли сын его, то ли внук уже в семинарии получил новую фамилию – Силин, это не от силы физической, они и здоровья были все слабого, не то что твой прадед по матери Лев Максимович, тот и в девяносто здоров, как бык, и ростом великан… – Она помолчала, осуждающе причмокнув.

Вся родня невестки не вызывала у крохотной Марианны Егоровны никакой симпатии.

– А от чего «Силины» – раз не от «силы»?

– От воинства Христова. – Бабушка вздохнула. – И почти все они подвизались на миссионерской стезе. Такой вот духовный род! И как один, от природы голосисты, видно, в того первого певчего… Но уж который век по церквам да соборам… куда ж священник без пения?..

– Ну, ещё расскажи что-нибудь, бабонька, – просила Юлия, обнимая за мягкие плечи и снова усаживая старушку в кресло, – ну пожалуйста, а?

– И протопопами они были, и псаломщиками, а то и простыми парамонарями у отцов своих священников подвизались, женились обычно на поповнах, детей много – где им всем священнические места сыщешь? Денег вот только не нажили, все бессребреники, кроме Павла Петровича, у того и приход богатый, и несут ему казаки не жалея, к тому же он ведь духовник одного из миллионщиков Кузнецовых… От этого безденежья вечного рано служить начинали, порой только училище пройдут, и в церковь, и отец твой такой же, совестливые больно и купеческой жилки нет. – Бабушка Марианна Егоровна покачала головой. – А был, однако, в роду и один епископ, то есть архиерей, академию он окончил в Петербурге, сестру его замуж за священника Баркова отдали, мать-то её в Институте благородных девиц училась, по бедности, видно, за диакона вышла, так ведь и я, ведь все мои деды да прадеды по отцу канцелярские чиновники, а архиерей-то был как его…

– Выходит, бабонька, ты священников не любишь? А чего тогда всё по святым местам ездишь?