Рудобельская республика

Они пожали друг другу руки, перекинулись несколькими словами и сели.

— Дела таковы, хлопцы. Довбор-Мусницкий со своим корпусом окопался в крепости, поднял мятеж, занял Бобруйск и двинул на Осиповичи. Отказался подчиняться советской власти и разогнал Советы. Уком ушел в подполье. Но работу ведет, как и раньше. Товарищ Ревинский прислал нашего глусского хлопца, Митю Жижкевича, передать вам, что генерал не забыл, как вы встретили его солдат, и хочет отблагодарить — ударить по Рудобелке. И не лишь бы как — бронепоезд готовит. В тупике на Березине стоит. Ремонтируют его деповские хлопцы. Тянут, как могут. Метелица помешала еще, а то, может, его бы уже и отправили. Теперь дорогу расчищают. Так что скоро ждите. Прикатит. Платон Федорович просил, чтоб и этих не хуже встретили. А еще адресок прислал: чайную по левой руке на Муравьевской, как раз против рынка, знаете? Если кто из ваших зайдет, пусть садится за крайний столик у дверей. Спросит подавальщица, что принести, просите дюжину вареных раков. Она ответит: «Раков у нас не бывает». Скажите: «Тогда дайте три стакана чаю без сахарина». Чай она принесет, а под блюдечком будет записка, куда надо идти. Платон Федорович ждет от вас вестей. Вот и все мои новости, — закончил Мозалевский.

Он посмотрел на пол. С ног натекла большая лужа, и он отодвинулся, чтобы не промочить свои огромные залатанные валенки.

— Как же ты добирался? — спросил Левков. — Хороший хозяин в такую погоду и собаку не выгонит.

— А я сам себе хозяин. Сложил колодки, дратву, вар в торбу, сказал дома, что пойду по застенкам на заработки: кому подметки подобью, кому новую обувку пошью. С одним подъехал до Касарич, другой до Холопенич подвез, а тут — и рукой подать. Дома, хлопцы, мне оставаться нельзя. Позавчера легионеры в Городке были. Вилюга с ревкомом выехали в Березовку. Приказ членам партии — разойтись по селам. Кто с колодками, кто с ножницами, а кто под видом шорника подались. Приказано вести работу в людской гуще. А я к вам на помощь, если примете.

Он подошел к своей торбе, развязал ее, достал старые, порыжевшие голенища и вытащил из них два нагана с полными барабанами патронов.

— Конечно, пулемет был бы лучше, но и эти сгодятся. Я не с голыми руками пришел. — Он положил револьверы на стол.

Александр сидел настороженный и хмурый. Потом положил наганы в ящик стола и закрыл его. Мозалевский заморгал глазами:

— Ты что ж, обезоруживаешь меня, товарищ Соловей?

— Уже обезоружил, — спокойно ответил Александр и показал на толстую торбу. — Вон твое оружие. Оно теперь надежнее наганов.

Не понял Соловья и Левков:

— Что ты, Александр? Ивана я знаю не один год, это же свой в доску человек.

— А я разве говорю, что чужой? Партийный билет, товарищ Мозалевский, сдашь Молоковичу, а сам…

— Партийный билет я никому не отдам! — вскочил Мозалевский.

— Что вы оба как дети! Не можете дослушать до конца, — продолжал Соловей тем же спокойным тоном. — Пойдешь со своими колодками по кулацким хуторам и застенкам. Шить ты умеешь?

— А как же. Какие хочешь. Головки, вытяжки, хромовые, юфтевые, с рантом и со скрипом могу. Батька был сапожником, и я с детства шилом кормлюсь.

— Это хорошо. Работы тебе хватит. Шляхта форсить любит. Поживешь у одних, у других, наведаешься к Перегудам, к Винярским. Шить шей, но и принюхивайся, чем там пахнет. Дошло?

— Черт его знает. Я думал, партийное дело дадите или, может, вместе с отрядом пойду…

— Это и есть партийное дело. Нас ты не знаешь и не видел. Крыть можешь сколько влезет. А молиться умеешь?

— «Отче наш» и «Богородицу» знаю.

— Не забывай молиться. Шляхта набожных любит. Хоть сама черту служит, а богу молится.

Соловей смотрел на глусского сапожника и ждал, что тот ответит.

— Вот это ты хитро придумал, — поднялся с места Левков. — Сразу и я не допер. А тут на тебе — план, стратегия.

— Разведку, значит, поручаешь? — спросил успокоившийся Мозалевский.

— Без разведки воевать нельзя. А воевать нам придется еще долго и упорно. Оттуда легионеры прут, недобитые беляки, здесь шляхта притаилась, молчит, а зубы точит. Как только пронюхает, что белополяки идут, зашевелится, из-за угла в спину стрелять начнет. Дня три послоняйся по Карпиловке и Ковалям. Может, кому морщаки[14] залатаешь. Это у нас модельная обувь. Разнесется слава про доброго сапожника, и шляхта сама тебя потащит на хутора.

Соловей поднялся. Только теперь Иван Мозалевский рассмотрел его с ног до головы. Когда сидел за столом, казался высоким и широкоплечим, а встал — мужчина среднего роста, щупловатый, обыкновенный деревенский парень с хорошей воинской выправкой. Он крепко пожал Ивану руку и пожелал успеха.

Иван перекинул через плечо торбу и вышел из ревкома. Над крыльцом, залубеневший от мороза, потрескивал на ветру красный флаг.

«А в Глусске уже наверняка легионеры», — с тревогой подумал Мозалевский.

10