Рудобельская республика

Остановились в лощине возле молодого ельника. Вожжи привязали к суку, кинули коню охапку сена, а сами полезли на крутую насыпь. Рельсы тускло поблескивают, — видно, начинают ржаветь: поезда ходят редко. Удивительно, как они вообще еще ходят! Хозяина дороги пока нет. Только иногда мешочники везут соль и махорку, чтобы обменять на картошку и крупу. Да вот очумелый генерал гонит своих «жолнежей» на непокорных рудобельских мужиков.

А они и на самом деле непокорные, добрые в любви и лютые в ненависти. Потому что впервые мужик узнал себе цену, узнал, что и он человек. И для него «мир народам», «земля крестьянам» — это больше чем декрет. На его руках еще не отошли мозоли, на спине, густо посоленной потом, еще зудят рубцы от панского кнута. Та жизнь еще вот тут комом в горле стоит. А вы хотите отобрать у мужика его власть, его свободу. Не трогайте нас, не гневите, панове! И самый добрый человек страшен в гневе. Увидит мужик в траве перепелиное гнездо и обкосит его. Но любой из нас разорвет пасть взбесившемуся волку и не пожалеет, что первым пошел на него. Куда вы лезете, панове? Такой брони, как у нас, еще свет не видел. А вы на поезд надеетесь. Куда он дойдет? Подумали ли вы?

Когда остановились, Соловей спросил:

— Ну, что будем делать, хлопцы?

Над заметенными снегом берегами неширокой реки выгнулся мост на толстых сваях. Ничего не говоря, Сымон закутался плотнее в свою свитку и по хрупкому снегу съехал под мост. Амельян следом пустил пилу, а за ней и сам.

Зашаркала, завизжала пила по настывшему дереву.

Александр спрятался за куст заиндевелой ольхи и стал всматриваться в даль: нигде ни огонька, ни живой души. Только слышно, как вгрызается в дерево пила и сопят под мостом хлопцы.

— Может, подменить кого? — спросил Соловей.

— Ты поглядывай, командир, а чуть что — свистни, — отозвались хлопцы.

Когда подпилили все сваи, вспотевшие, вылезли на мост.

— И всего-то страху, — сказал Амельян. — Ну и сковал мороз. Не потянуть пилу. Пришлось еще по разу пройтись.

— Развод маловатый, — объяснил Вежавец. — Принимай работу, товарищ председатель.

— Утречком легионеры примут. Спасибо вам от ревкома и от советской власти вообще.

Вернулись в деревню. Сымон остановил Соловья:

— Мы не только пилить умеем, товарищ председатель, еще и стрелять. Возьмите нас в свой отряд.

— А из чего стрелять будете?

— Какая-нибудь ломачина найдется, а там, может, лучшим разживемся.

К утру рудобельский отряд расположился в кустах у берега речки. Соловей приказал притаиться, чтоб и духу не слышно было, стрелять только по команде.

На холоде время словно замирает и еле ползет. Мерзнут колени, коченеют руки и ноги. Но ничего не поделаешь, надо неподвижно лежать и молчать. Все всматриваются в темную стену леса, прислушиваются, не гудят ли рельсы.

Тишина.

Соловей лежит на левом фланге, Драпеза — на правом. Оба думают, чем все это кончится. Если легионеры не заметят ловушки, поезд взойдет на мост. Ох и грохот будет! Полезут друг на друга бронированные вагоны, заскрежещет железо о железо. Ломая поручни, рельсы и опоры, все полетит под лед. Жаль только машинистов… А если заметят? Придется драться. Может, кто-то погибнет из этих хлопцев, кого-то ранит. А тут и куска бинта нет. Промашку дали.

Но что это? Над лесом взвился дымок. Он растет и приближается. Задрожали рельсы, послышался приглушенный расстоянием гул. Все без команды взялись за винтовки, карабины и ружья, притаились.

Из лесу медленно выползает что-то неуклюжее и серое. Дым вырывается откуда-то из середины состава и расплывается белым облачком. Впереди движется металлическая платформа с крышкой, будто у гроба. Видны бойницы и еще какие-то отверстия. Через них наверняка смотрят чьи-то глаза.

Поезд остановился за несколько саженей до моста. Он не решается въехать на него. От состава отделилась низенькая черная фигурка, такая черная, что от нее, кажется, остаются темные пятна на снегу. По всему, кочегар. Он подходит к мосту и смотрит вниз.

«Эх, дурачье, опилки не присыпали снегом», — злится Сымон Вежавец. А ему так хотелось, чтоб эти ощетинившиеся железные гробы вместе с мостом полетели в прорву замерзшей реки.

Человек в черном заходит сбоку, спускается по откосу, потом машет рукой и бежит назад к поезду. Из люка первого вагона высовывается конфедератка. Кочегар останавливается, задрав голову, что-то говорит, размахивая руками, и бежит к паровозу. Поезд стоит, словно раздумывая: идти или не идти? Пышет паром — и ни с места.

Из серых стальных вагонов вылезают три легионера с белыми нашивками на воротниках. Держа карабины наизготовку, они осторожно идут к мосту.

— Эх, влупить бы им, чтоб потроха разлетелись, — шепчет Яков Гошка, сжимая винтовку.

— Не чхни! — зло шипит Соловей.