Рудольф Нуреев. Я умру полубогом!

Чтобы посмотреть очередной спектакль, Рудольф исчезал из училища по вечерам, что было строжайше запрещено.

«Меня трудно было подчинить размеренному порядку ленинградской школы, этот консерватизм заведения требует от учащихся безоговорочного подчинения его дисциплине. В старших классах было очень мало учащихся, которые бы жили при школе, главным образом это были еще дети, во всяком случае, они все были моложе меня. Я хотел доказать, что не собираюсь вести свою жизнь по их образу и решил сделать смелый поступок. Однажды я пошел вечером в Кировский театр посмотреть балет «Тарас Бульба», хотя было строго запрещено ходить туда по вечерам. В конце концов, я не для того же приехал из Уфы, чтобы сидеть дома каждый вечер, когда совершенно очевидно, что посещать балеты — это тоже очень важная часть моего балетного образования»[9].

На этот веский аргумент трудно, казалось бы, что-либо возразить. Но посещение балета «Тарас Бульба» имело последствия самые неожиданные и неприятные. Вернувшись поздно вечером в комнату общежития, Рудольф обнаружил, что его постель, а также продукты, оставленные на столе, загадочным образом исчезли. Юноша стоически устроился спать на голом полу; утром, не позавтракав, отправился в класс на урок литературы и… упал там в голодный обморок, как только его вызвали отвечать. Как мы помним, с ним такие вещи случались и прежде…

Когда Рудольф пришел в себя, то спокойно, перед всем классом рассказал, что был наказан за то, что вечером без разрешения пошел на балет и что в следующий раз, очевидно, может ожидать нового наказания, «так как мы все еще живем во времена Александра I». Но сейчас, если класс сможет извинить его, он хотел бы пойти к своим друзьям — отоспаться и чего-нибудь поесть.

Разумеется, об этом эпизоде было доложено начальству, и Нуреева вызвали в кабинет директора, где он в очередной раз предстал перед Шелковым. Директор отругал его и приказал назвать адреса и имена своих друзей в Ленинграде. Под его напором Рудольф вынул записную книжку и сообщил адрес дочери Анны Ивановны Удальцовой, у которой он остановился, когда прибыл в Ленинград. Вдруг в приступе ярости Шелков подошел к нему и вырвал из рук блокнот с адресами.

Нуреев на всю жизнь запомнил этот случай. Он знал, что именно дисциплина выковывает характер и что без нее нельзя.

Но систематическое подавление индивидуальности — такой дисциплины он не понимал. Буквально все, что он делал, оказывалось не по душе Щелкову: не там встал, не так поздоровался…

Тамара Закржевская, ленинградская знакомая Рудольфа, писала: «Когда он приехал в Ленинград и поступил в училище, встретили его там очень неприветливо. Рудик попал в класс Валентина Ивановича Шелкова, который невзлюбил его с первого взгляда. Рудик мне рассказывал, что, когда начинался урок, Валентин Иванович иначе, как «деревенщина», к нему не обращался. И ученики (Рудик был старше всех в классе, ему исполнилось уже семнадцать), даже не по злобе, а потому, что перед глазами был пример учителя, постоянно называли его обезьяной.

Он безумно страдал, замкнулся в себе, будто чувствовал, что он один в этом враждебном мире. Он говорил мне, что тогда его захлестнуло отчаяние — дальше так быть не может. Ведь он так стремился в это училище, так хотел учиться».

Фраза зарубежного биографа Отиса Стюарта о том, что «все три года своей учебы в хореографическом училище Нуриев буквально терроризировал руководство полным пренебрежением к самым высокочтимым идеалам эпохи», ничего, кроме улыбки, вызвать не может. Разумеется, горькой улыбки.

Как ни странно, из училища Нуреева не отчислили: видимо, «мешало» очевидное дарование. Правда, большинство однокурсников и преподавателей относилось к нему с настороженной неприязнью. Рудольфа это задевало мало, главное — научиться танцевать. Именно по этой причине он решился на смену педагога.