Рудольф Нуреев. Жизнь

В начале зимы, зайдя в гримерку Фонтейн после ее выступления в Монте-Карло, Рудольф напросился пожить в посольстве Панамы на весь репетиционный период «Жизели»: «Он стоял в моей гримерке, похожий на маленького мальчика, и говорил: «Мне придется долгое время провести в Лондоне… Я не могу все время жить в отеле. Как по-вашему, что мне делать?» Ему нравился комфорт на Терло-Плейс и не отпугивала тамошняя официальная обстановка. Дом на Терло-Плейс он считал «не посольством, а просто домом». Однако вскоре после того, как он поселился у Марго во второй раз, хозяйка поняла, что ему чего-то недостает. Правда, не желая показаться неблагодарным, он не говорит, в чем дело. Наконец он не выдержал. «Я как будто умираю, – признался он Марго. – Четыре дня я не слышу музыки». Сама Марго, уставшая от ритмов, редко слушала музыку дома, а для Рудольфа такое молчание казалось странным и подавляющим. Кроме того, ему было трудно привыкнуть к традиционной английской кухне, хотя за две недели до того он признавался, что терпеть не может холодный ростбиф. Мясо – предпочтительно в виде антрекота – должно было быть толстым, с кровью и горячим; когда ему подавали мясо, он отрезал кусочек, чтобы проверить, правильно ли оно прожарено, а потом пробовал, горячее ли оно, иногда прикладывая кусок к щеке. По его мнению, только мясо способно было придать ему силы для сцены. Когда Марго привезла его знакомиться со своей матерью[47], они слышали, как он неодобрительно бурчал себе под нос: «Куриный ужин, куриное представление».

И во время репетиций он откровенно стремился получать все, что хотел. С первого дня стало ясно, что Рудольф собирается сделать своего Альберта важнее Жизели Марго – «нечто вроде удара» для прима-балерины, которая исполняла эту роль на протяжении двадцати пяти лет и привыкла находиться в центре внимания. Но, хотя англичанам такая трактовка казалась слишком радикальной, то, что действие балета вращалось не вокруг героини, а вокруг ее партнера, в России превратилось в традицию начиная с 1930-х гг., когда Леонид Лавровский ставил «Жизель» в Большом. Он задумал свой спектакль как пушкинскую драму возрождения (потрясенный тем, что после юношеского флирта крестьянская девушка сходит с ума и умирает, Альберт преображается благодаря трагедии; он осознает свое предательство и становится способным к гораздо более сильной любви). Дебют 16-летней Марго в роли Жизели состоялся на фоне почти комического тщеславия ее партнера, Роберта Хелпмана: «Когда он находился на сцене, на меня, честно говоря, никто даже не смотрел». Первый опыт быстро научил ее тому, как делать свое присутствие ощутимым; с тех пор Фонтейн успела привыкнуть к тому, что на сцене партнеры ей подчиняются.

В Лондоне в роли посредника выступил Фредерик Аштон, который написал в The Sunday Times: «Это классический балет, где две роли имеют одинаковую значимость… нет потери цельности ни с одной стороны… Между двумя главными исполнителями существует гармония». И хотя хореограф с помощью Карсавиной отредактировал спектакль, даже он молча согласился с несколькими изменениями и добавлениями Рудольфа, в том числе с последовательностью антраша, которую Рудольф исполнял на сцене Театра имени Кирова, и с новой концовкой, в которой Альберт остается на сцене один перед тем, как падает занавес. «Втискивать Нуреева в застывшую форму нелепо, это свидетельствует об отсутствии фантазии и такта, – заметил Аштон. – К счастью для его будущего, он способен воспринимать критику… если он уверен, что предложенное лучше, чем то, что он сам выдумал».

Переговоры, которые в свое время привели к «компромиссу пятьдесят на пятьдесят» между «Жизелью» в редакциях Кировского театра и Ковент-Гардена, стали именно таким процессом взаимных уступок, с помощью которого две звезды добивались равновесия. Каждый из них с самого начала ценил в другом интеллект, и, понимая, сколько они способны сделать для другого, они начали обмениваться мыслями, экспериментировать с различными способами исполнения. Одновременно росло их взаимное уважение. «Она способна принять меня молодым и неопытным. Я чувствую здесь не просто английскую вежливость, но и подлинный интерес». Найджел стал свидетелем того, как росло доверие Марго к партнеру. Однажды он пришел в студию и увидел, как Рудольф поднимает балерину высоко над головой: он показывал ей поддержку, принятую в Советском Союзе, а Марго взвизгивала и хихикала от радости: «Поставь меня… слишком высоко!» Больше всего на нее произвело впечатление полное погружение Рудольфа в роль, необычайная убежденность, которая, кстати, помогла ему переубедить Аштона: «Он полностью занят своей ролью, поэтому созданный им образ правдив».