Но та сама была несовсѣмъ спокойна. Нравственность ея сильно страдала при мысли, что такая знатная, настоящая леди узнаетъ, что она способствовала связи между ея сыномъ и Руфью. Она была вполнѣ расположена поощрять инстинктивное желаніе Руфи скрываться отъ глазъ мистриссъ Беллингемъ, желаніе, возраставшее въ дѣвушкѣ отъ какого-то неопредѣленнаго сознанія за собою вины, а еще болѣе отъ всего что она слышала о суровомъ характерѣ этой леди. Мистриссъ Беллингемъ завладѣла комнатою сына, будто не подозрѣвая, что тамъ только-что передъ тѣмъ жило другое бѣдное созданіе; а Руфь между тѣмъ поспѣшила скрыться въ одну изъ не занятыхъ комнатъ, и тамъ, оставшись одна, дала наконецъ волю своему сдержанному отчаянію и разрыдалась самымъ горькимъ, самымъ безнадежнымъ образомъ. Утомясь отъ долгихъ заботъ и отъ слезъ, она прилегла на кровать и заснула. Такъ прошолъ день.
Руфь все спала и никто о ней не думалъ и не заботился. Она проснулась поздно вечеромъ и первымъ чувствомъ ея былъ упрекъ себѣ за то, что проспала такъ долго. Ей все еще казалось, что на ней лежитъ отвѣтственность. Въ комнатѣ уже смеркалось; Руфь выждала пока смерклось совершенно и сошла къ мистриссъ Морганъ.
— Можно ли войти? спросила она за дверью.
Дженни Морганъ трудилась надъ іероглифами, которые она называла своими счетами. Она отвѣтила довольно рѣзко, но все же это было позволеніе войти, и Руфь съ благодарностью воспользовалась имъ.
— Скажите мнѣ пожалуста что съ нимъ? Какъ вы думаете, могу ли я пойти къ нему?
— Нѣтъ, нѣтъ, никакъ. Ужь теперь и Нестъ не смѣетъ входитъ туда убирать комнату; мистриссъ Беллингемъ привезла свою собственную служанку, да кромѣ того бывшую няньку и лакея мистера Беллингема; цѣлую свору слугъ, а ужь багажа, — безъ конца. Имъ везутъ сюда походныя кровати и докторъ приѣдетъ завтра изъ Лондона, какъ-будто худы для нихъ мои пуховики, да мистеръ Джонсъ. Нѣтъ, теперь ужь никого изъ насъ не пустятъ къ больному, — нечего и думать.
Руфь вздохнула.
— Каковъ онѣ? спросила она, помолчавъ.
— Да чтоже я вамъ право скажу, когда меня къ нему не пускаютъ? Мистеръ Джонсъ сказалъ, что сегодня вечеромъ долженъ быть переломъ; но не думаю, чтобы это было такъ: вѣдь всего четвертый день что онъ боленъ, а гдѣ же слыхано, чтобы переломъ приходилъ въ четный день? Это всегда бываетъ на третій, на пятый, на седьмой, или вотъ эдакъ. Вотъ помяните мое слово, что переломъ наступитъ завтра вечеромъ и вся честь останется за ихъ важнымъ, лондонскимъ докторомъ, а нашего честнаго мистера Джонса, — въ сторону. Не думаю я однако, чтобы кончилось добромъ. Джелертъ недаромъ такъ воетъ. Боже ты мой! что съ нею? Что это съ вами? всегда такая твердая, а тутъ вдругъ надаетъ мнѣ на руки!
Рѣзкій голосъ ея привелъ въ сознаніе Руфь, ошеломленную ея словами. Она сѣла, не говоря ни слова; вся комната шла кругомъ передъ ея глазами. Ея блѣдность и слабость внушили жалость мистриссъ Морганъ.
— Вы кажется и чаю не пили. Да, право, такъ; эти дѣвки ни о чемъ не подумаютъ.
Она энергически дернула за звонокъ, и не дожидаясь его дѣйствія, вышла за двери и громко крикнула поваллійски, отдавая приказанія Нестъ, Гуенъ и еще тремъ-четыремъ грубымъ, честнымъ и грязнымъ служанкамъ.