Руфь Танненбаум

Грандиозное драматическое и музыкальное

представление

КРАСНАЯ РОЗА ДАМАСКА

В драме госпожи Хильды Теуте, поставленной профессором Бранко Микоци, играют: Майя Позвински – Рози, Карло Маузнер – Кемаль Эль Садек, Руфь Танненбаум – Рози в детстве.

Мимо проходил кто-то знакомый, Амалия схватила его за рукав:

– Смотри, – показала она, подняв руку, – Руфь, моя Руфь, видишь, как далеко она пошла, а ведь ей нет и девяти! – и, говоря это, она не чувствовала неловкости. Да пусть думают, что она ненормальная, но она любит этого ребенка и будет любить, покуда жива.

В воскресенье после мессы она подошла к фра Амброзу Вукотиновичу и спросила его, возможно ли перестать оплакивать собственное дитя. Помогут ли здесь молитвы и обеты или же необходимо паломничество? Пусть он тогда просто скажет, куда ей идти в паломничество, – любое расстояние не покажется ей большим.

Он ответил, что каждое дитя, прежде чем взойти на небо, получает картонку, на которой написано РАЙСКИЙ, а ниже, буквами поменьше, его имя. Например, РАЙСКИЙ Иван, РАЙСКАЯ Мария, чтобы наверху знали, что проверять еще раз не надо. А совсем маленьким детям, тем, которые не могут сами держать такую картонку, на правой руке завязывают красную ленту с белым кругом на ней, где тоже написано РАЙСКИЙ. Так что Амалии не нужно жалеть своего мертвого ребенка и не нужно о нем тревожиться. Он сидит у Божьего престола, прямо в первом ряду, ближе, чем святые и праведники, и то и дело шепчет Господу на ухо:

– Знай, добрый Боже, как заботлива и добра моя мама! – а Господь ему на это отвечает:

– Раз добра и заботлива, пусть не оплакивает тебя, ведь ты рядом со мной.

Выслушала она фра Амброза, но не затем, чтобы вспомнить своего Антуна, а потому что не хотела прерывать фратра, который всегда берег для нее место в первом ряду, потому что ему, как он сам говорил, приятно видеть ее перед собой во время проповеди. Она слышит и понимает, что через него говорит Господь.

– А что если ребенок жив? – спросила она его.

– Тогда ты очень грешна, раз его бросила, – забеспокоился фратр.

– Я его не бросала.

– Он не с тобой, а жив, и ты его не бросала. Сомневаюсь, что такое возможно.

– Со мной всегда случается такое, что вряд ли возможно.

– Так каждый о себе думает. Но как бы то ни было, ступай за своим ребенком, потому что это тяжкий грех, когда мать бросает свое драгоценное чадо.

Она поцеловала руку фра Амброзу, только бы ему ничего не отвечать. Теперь он думает, что Амалия пойдет в какой-нибудь сиротский дом, в Загребе или в Герцеговине и Боке, откуда она когда-то пришла в Загреб, и приведет с собой свое брошенное дитя.

Бог простит ей и этот грех. Он любит кротких, тех, что каются и складывают на груди руки вместо того, чтобы тянуть их и хватать ими. Он любит кающихся, а не тех, которые всегда береглись от всякого греха. Такие размякли, и Господь выплюнет их из своих уст. Безгрешные желают добра не роду своему и не матери Церкви – добра они желают только самим себе.

Прошло время святых, гремел с алтаря фра Амброз, прошло время тех, кто ходил по воздуху, чтобы не раздавить муравья, прошло время кроткого народа, который и наследие свое, и отечество уступал чужестранцу; теперь же, народ мой, готовься ответить на силу вдвое большей силой, готовься выйти на битву с народами лукавыми и не верь, когда тебе какой-нибудь из них скажет – я брат твой! С чего это он тебе брат только тогда, когда твоя рука взяла меч? Почему он не был тебе братом, когда ты, слабый, немощный, падал и подыхал под стенами Сисака и Сигета, Яйца и Врхбосны[72], когда нога чужестранца топтала тебя как какому императору и султану вздумается, а ты только говорил: прости меня, брат, что я оказался у тебя под сапогом!

В твоем сердце, народ мой, даже тогда не было ненависти, так пусть не будет ее и завтра, когда ты взмахнешь саблей и порубишь своих лжебратьев и небратьев, песье отродье, выродков и раскольников из народа лукавого! И когда ты будешь разлучать их с жизнью, твой долг ответить на их ненависть любовью!

Ибо ты любишь Христа, которого они судили и распяли. Ибо ты любишь мать Церковь, которую они на камни раскололи и на развалинах свои фальшивые храмы построили. Ибо ты любишь свой народ хорватский, а они и своего истинного имени не знают. Ибо ты телом Христовым причащаешься, а они свои опресноки замешивают на крови невинных детей. Ибо ты есть любовь, а они суть смерть, потому они и окончат жизнь, как псы, да поможет нам Бог!

И единственным, что и в смерти будет делать их людьми, это опять же наша любовь и молитва за их души! Аминь, братья и сестры, и помолимся…