Ругачёвские чудеса

Без объяснений жителям во дворике появились бригады гастарбайтеров. Большими щитами, перегородившими улицу, с надписями «Осторожно! Идет киносъемка! Просьба не толпиться и не мешать работе!» было выстроено что-то вроде забора, огораживающего территорию загадочного действия. В центре которого вместо прежней песочницы с ржавым мухомором в центре возвышался шатер, сваренный из прута, обмотанного сверкающим и переливающимся неоном. Подъехавший автобус исторг из себя ансамбль народных инструментов. И уже одетые и загримированные – то есть с насурмленными бровями и подведенными для большей азиатчины глазами, невзирая на природную голубоглазость некоторых, музыканты сразу принялись за дело; заиграли народные таджикские мелодии. И взвилась зурна высоким костром в вечернее подмосковное небо пронзительной тоской по забытой справедливости. И заплакали жалейки о чем-то родном и сокровенном. И зазвенели дробно жалостливо бубны, точно милостыню выпрашивая скороговоркой. В этот момент в ателье Маргариты зашел Стилет и купил у Маргариты все тюбетейки. Спешно водрузив коробки с тюбетейками высоким столбиком, одну на другую, Стилет ловко подхватил их и направился к выходу. Но столбик оказался слишком высоким, и одна коробка упала на пороге ателье.

Маргарита подбежала помочь, подняла коробку и, протягивая Стилету, пролепетала, перекрикивая уличный шум:

– Вот! Возьмите! Тут еще несколько тюбетеек!

– Ладно, зайду потом, если не хватит! Сейчас некогда! Отложите, я приду! Пока эти отнесу!

Задумчивые и покорные верблюды с люминесцентной раскраски попонками и бряцкающими украшениями плюмажами с синтетическими разноцветными перьями терпеливо пытались отыскать траву под уже по-осеннему пожухшим слоем травы. Над опущенными в этих поисках горбами застыли серебряные крылья. Сделанные из обтянутой тканью проволоки, издалека они действительно превращали этот двор в загадочно-сказочное место. В больших, черно-влажных и выпуклых глазах осликов отражались вспыхивающими огоньками отражения разведенных костров и сверкающего разноцветьем неона, лица возбужденных зрелищем ругачевцев, торчащих за бортами транспарантов с надписями «Не мешать! Идёт киносъемка!». Ослики терпеливо и равнодушно рассматривали происходящее, даже не пытаясь сбросить прикрепленные к их гривам сверкающие тюрбаны с яркими плюмажами и причудливо украшенные, как восточные троны, седла. Мечущийся со злым азартом Босс тоже был в тюрбане со стразами и в восточном халате с рупором, по-режиссерски командовал группками танцовщиц, в ожидании «дорогих гостей» еще греющимися в накинутых на костюмы для «танцев живота» стеганками и пальто. С ними курили и красавицы из кордебалета, уже наряженные райскими птицами.

Официанты в тюбетейках и подметальщицы в халатах с таджикским красно-зеленым узором, все, как фигурки на шахматном поле ругачевской улочки, были расставлены по воле и фантазии Босса. К полуночи стараниями Босса и Стилета за несколько часов все тут оказалось преображено, превратив двор Маргариты в декорацию восточной сказки. С чайханой, яркими с восточными узорами шатрами и песочницей в окружении фонтанов. Среди которых прогуливались чинные и надменные павлины. Сбросившие листву березки были также декорированы под пальмы, а стволы обхватили оплетки, декорированные под стволы пальм с укрепленными качелями для «райских птиц».

И вот наступил момент, когда Босс, оглядев всю расставленную баталию, подвластную его воле и фантазии, с прищуром придирчиво осматривая всю сцену, почувствовал, что ему и самому это все нравится. Даже нарочито старательно метущие улицу четыре немолодые балерины, наряженные таджичками. С наведенными бровями, «сросшимися» на переносице «ласточкой» и съезжающими набок париками с черными косичками. Они полушепотом перебрасывались между собой мнениями о происходящем.

Самая пожилая из них балерина подметала улицу с неподражаемой пластикой и постановкой ног, выдававших старую добрую питерскую школу балетного мастерства. Она шепнула своей помощнице, тоже явно балерине:

– А ты помнишь, как я на гастролях в Мариинке, как в 1997 году Жизель танцевала?

И другая ей ответила:

– Конечно, Анна Васильевна, помню… А вы помните мою Кармен на конкурсе в 85-м году?

И словно на миг согретая этими воспоминаниями, Анна Васильевна, улыбнувшись, ответила ей:

– Помню… Помню, Машенька. Всё помню… Всё помним! О! Публика приехала! Занавес!

И действительно – уже за полночь на кривовато взбегающую на холм ругачёвскую улочку въехала кавалькада роскошных иномарок в сопровождении милиции.