Ругачёвские чудеса

А старый Юрка проснулся на удивление бодрым и свежим – ведь до Петрово не долетали звуки того шума и треска, сотрясающего всю ночь до рассвета. В Петрово было все как всегда, и даже часы на стене не тикали, потому что невестка Юрки забыла на прощанье вставить батарейку, а ему было недосуг. Он, пенсионер-солнцеед, не нуждался в таких подробностях жизни как «который час», а тем более в мелком дроблении времени отпущенной жизни на минуты. Его циферблат – небо, на который ему, жителю пустеющей в глухозимье деревне, всегда удобно было взглянуть и из окна, и посреди дороги. И он исправно обозначал: «утро, день, вечер, ночь».

А подробности Юрке и ни к чему. Юра выдвинул ящики комода и раскрыл настежь дверцы шкафа, рассматривая развешенные там его рубашки. Честно постиранные и заштопанные невесткой, словом – отработанные ею за дачный безмятежный постой за всё лето. Впервые Юрка заметил, что не было ни одной рубашки радостного цвета, ласкающего глаз веселенькой клеточкой или рябинкой. Все они были «любимого цвета советского народа – немаркого». Он достал наиболее приглянувшуюся ему, насколько это было возможно в данном выборе, рубашку. И впервые он отметил про себя, что даже постиранные чистые рубашки бедного человека пропитываются запахом старого шкафа. И поэтому люди пожилые и бедные и пахнут старым деревом, вернее, старым, натруженным и потным деревом.

Этим утром он решил пораньше пойти за пенсией. А потом – не за бутылкой, а купив предварительно новую рубашку, не пахнущую его непутевой жизнью. Без стука, как обычно, в незапертую по старинке входную дверь вошел Жорка – его собутыльник. Тоже житель Петрово. Его вросшая в землю изба была на самом отшибе Петрово. Он, не здороваясь, потирая руки, выразительно хлопнул ими, подмигнул Юрке, стоящему у зеркала. И, как привычный пароль, произнес «Угу?», обращенное к Юркиному отражению в зеркале.

– Нет! – спокойно ответил Юрка. – Сегодня ты давай без меня!

– Так ведь… ты ж вроде как собрался идти? – удивился Жорка такой неожиданной непонятливости и неконтактности соседа и многолетнего безотказного собутыльника.

– По делам ухожу!

Жорка чертыхнулся и исчез за порогом дома.

Надев куртку и кепку – прощальные до следующей весны подарки невестки, Юрка пошел привычным маршрутом – в Ругачёво.

Марат играл и болтал во дворе с забытым осликом, на спине которого красовались большущие проволочные крылья бабочки из сверкающей ткани, обтянувшей каркас ярких крыльев. Поникшая голова ослика с густой гривой, как и накануне, все так же была украшена чалмой из каких-то переливчатых тканей с ярко-оранжевым пером, приделанным сбоку. Кормил его Марат спрятанным под курткой лавашем, потихоньку унесенным из кухни после завтрака. Он отламывал по кусочку и кормил задумчивого ослика. А пока тот жевал хлеб, успевал нежно погладить его по шершаво-бархатистой шее. Когда хлеб закончился, Марат повел его к тому месту, которое раньше было его песочницей, держась за болтающуюся уздечку. Ослик, немного поупрямившись, все же медленно пошел за ним к песочнице. А теперь превратившейся в непонятное, но забавное сооружение в виде декоративного шатра, возвышавшееся над песком. Ослик стоял и равнодушно смотрел на то, как Марат лепил из песка, что-то ему рассказывая.

Проезжавший мимо милиционер увидел сидящего в песочнице Марата. Он тотчас сообразил: «А мальчонка-то – азиатик! А прошумевшая на всё Ругачёво вечеринка «Гастарбайтер» тут очень даже вяжется».

Он притормозил. Вышел из машины и подошел к Марату.

– Эй! Малец! Отведи меня к себе домой. Хочу с твоей семьей познакомиться! – обратился он к Марату. Марат пожал плечами, но послушно вышел из песочницы. Подошел к милиционеру.

Отряхнув руки от песка и потерев их для чистоты о свои вельветовые штанишки, доверчиво обхватил ладонью его увесистый висящий кулак. И молча потянул его к ателье «Маргарита».

Это привело милиционера в замешательство. Он не ожидал, что мальчик потянет его в ателье, предполагая, что малыш отведет его в арендуемый под ночлежку гастарбайтеров какой-то из домов – старых развалюх в Ругачёво. И еще больше растерялся, увидев встретившую его у входа белолицую и голубоглазую, по-городскому элегантную Маргариту в пустующем ателье модных шляп, вместо лежбища гастарбайтеров.

– Мам! Дядя к тебе пришел! – сказанное Маратом и совсем поставило его в тупик.

Но, тем не менее, он продолжил свои дела и, обратившись к Маргарите, сказал:

– На вас весь район жалобы написал! Нарушаете общественный порядок. Совсем оборзели… Что вчера творили?!! – прикрикнул он на изумленную Маргариту.

Марат сначала бросился к матери, обхватив ее бедра руками, как дерево, стараясь прикрыть ее от опасности. И, повернув лицо к милиционеру, крикнул:

– Уходи, злой!

Но вдруг, точно передумав, бросился в свою комнату, к разбросанным игрушкам и книгам. Что-то поискав там, он вернулся с книгой сказок. Раскрыл ее.

И, уронив саму книгу, достал из неё все свои сокровища разом. У него в руке оказались лежащие веером все его фантики, а среди них – та купюра, данная ему Стилетом при первой встрече: