Ругачёвские чудеса

Запыхавшийся Марат почти выкрикивал, рассказывая матери, что произошло. Она металась по дому, старательно заперев для начала на все замки вход в ателье. Потом вызвала милицию и такси одновременно. И, успев собрать документы, приготовилась к отъезду, прижимая к себе Марата. Только сейчас она рассмотрела на ладошке запыхавшегося Марата перстень с рубином. Она задрожавшими руками взяла его. И, заметив, что он в крови, схватила тряпицу, подвернувшуюся под руку. И протерла перстень. Запекшаяся кровь въелась в бороздки надписи на внутренней стороне кольца. Отчего надпись стала еще отчетливей видна. Маргарита прочитала на внутренней стороне кольца давно знакомую вязь в восточном стиле, нанесенную гравером семь лет тому назад: «Нарзикул+Маргарита=Марат».

Больше в Ругачево Маргариту и Марата не видели. Дом она продала через московских риелторов.

С тех пор каждый год в день Юркиных похорон в наших местах всегда дождь. Хоть ненадолго, хоть чуточку, да поморосит до полудня. И всегда «Столичной» – Юрке на помин его души, а быть может, и не только его души! Слух об этой диковинке давно и далеко разошелся. Находится, правда, и не верящий в это народ. Но ведь это каждого 25 ноября легко проверить можно. Приезжайте к нам в Петрово. Встаньте у Юркиного дома. И всего делов-то: немного подождать, когда дождик начнется. А он обязательно начнется со «Столичной». Ну, а уж закусь – конечно, свою прихватите! Если, конечно, вы не солнцееды какие-нибудь!

Майские карусели

Мать звала его Шурёнок. А если сердилась или хотела задать трепку – Шурка. Соседи и мальчишки – Шура или Шурка. А для Любаши он был и навсегда остался Саша; мил друг сердечный – Сашенька. А похоронка на него пришла в 1942 году. И в похоронке его уважительно повеличали Александр Иванович Судариков. Так и остался навсегда он с Любонькой; на их свадебной фотографии в майский день 41-го года и с их общей фамилией. Она – фамилия – всегда при ней, пока жива Любовь Серафимовна Сударикова. И не снашивается, и не стаптывается, и всегда впору, как в восемнадцать носила, так и нынче – когда за 80 лет перевалило. И живет Любовь Серафимовна, словно временную разлуку переживает со своим Сашенькой, до той поры, когда вновь свидятся. Да только она-то – старуха, а он – молодой, румяный и голубоглазый. А когда время придет, тогда побежит она к нему, легко-легко, как в детстве, раскинув руки. И промелькнет под ногами мимо все прожитое и непрожитое – и уж тогда станут они – Судариковы – неразлучны на веки вечные, потому что настоящая любовь – великая терпеливица! Что Любви мелькание времён? Ведь она длиннее самой жизни! И скажет Александр Иванович своей Любушке, как тогда: «Здравствуй, Сударушка моя милая. Вот поженимся и будем всю жизнь – Сударь с Сударушкой!»

Вместе с похоронкой пришли к Любаше слезы, но не такие, как весенние ливни или осеннее ненастье, что отгремит да и пройдет стороной. А такие слезы, что навсегда остаются. И в радости, и в праздник, и в тихости, и в суете, и на людях, и уединенно. Не иссякали Любашины слёзы, а тихо сбегали по ее лицу. Всегда, чем бы она ни занималась. А уж в Ругачёво со временем и к этому привыкли все. И вроде бы и расстройства никакого не происходит с Любовью Серафимовной, тихо работает себе, она же исполнительная. Даже в школе – отличницей была, ответственная. У начальства на хорошем счету. Но слезки её текут тихонько, а она платочком скромненько их утирает и дальше работает.

Любовь Серафимовна фиалки разноцветные разводила. Они у неё круглый год пышно цвели – с розовыми, сиреневыми, белыми пятнышками и махровыми лепестками, – разные. Разводила она их с любовью, и потому везде, где она работала, точно цветник на подоконниках глаз радовал. Работала она бухгалтером, но вечно плачущий бухгалтер – это странно. Да и писали в те годы ручками с чернилами. А на листок, исписанный чернилами, только капни, без следа не останется! И, как ни была она аккуратна, а бывало, что упадет на отчёт слезинка-другая. Это производило нехорошее впечатление на начальство. Сами понимаете: бухгалтерские отчеты со следами слёз! Словно «нечисто дело» получается. Словом, предрассудки! И как бы хорошо ни работала Любовь Серафимовна: и отчеты всегда сдавала вовремя, и дебет с кредитом – всегда ладненько у неё выплывали, но сменила её Эльвира Абрамовна – тоже очень хороший бухгалтер, но главное, что никогда не плакала.

Пробовала Любовь Серафимовна и продавщицей работать. И там тоже на всех окошках её дивные фиалки красовались. То ли оттого, что, поливая их, бывало, и на них слезы проливала, поэтому они были какими-то особенными. Ведь фиалки осторожно поливать нужно, чтоб листочки не замочить – фиалки влагу не любят. А ее фиалки словно в росинках были – мелких-мелких, сверкающих – на листочках, на цветочках. Так и поблескивали они на подоконниках магазина, где она работала. И считала она хороню, сдачу – быстренько отдавала, копеечка в копеечку! И с людьми – всегда приветлива, неконфликтная, безотказная. Если в и праздники поработать нужно – всегда пожалуйста!