РУИНА

Действительно, освещенная заревом пожара, Марианна была ужасна: длинные, всклоченные волосы спадали кругом черными змеями; на бледном, худом лице исступленные глаза горели каким-то страшным блеском. Крик толпы привел ее в себя.

— Ведьма! Ведьма! — захохотала она дико, подымая над головой окровавленные руки. — Так знайте же, ваша правда — ведьма я! Ха–ха–ха! Ведьма!

— Марианна, что ты говоришь?.. — вскрикнул Андрей, хватая ее за руки, но Марианна не слыхала его.

— Будьте ж вы прокляты! — продолжала она кричать исступленным, хриплым голосом, простирая над толпой руки. — Всю нечистую силу призову я на ваши головы! Не будет того горя, которое не упадет на вас! Голод, мор, трус, разорение — все увидите вы! Не будет вам отныне ни счастья, ни покоя! Проклятие вашему гетману, предателю отчизны! Проклятие вам, и детям вашим, и внукам! Проклятие!

Но здесь один из стрельцов размахнулся арканом, веревка взвилась над головой Марианны и захлестнулась вокруг ее шеи. Марианна вздрогнула, взмахнула бессильно руками и повалилась на землю.

— Злодеи! — закричал не своим голосом Андрей, бросаясь с саблей на толпу, но страшный удар обуха по голове прервал его слова. Даже стон не успел вырваться из груди Андрея, и он грохнулся на землю рядом с Марианной.

Остервеневшая толпа хотела было броситься и растерзать Марианну на куски, но казаки и стрельцы Самойловича отстояли ее; им надо было доставить осужденную живою на суд. Марианна была еще жива, но казалась совсем потерявшей сознание; она уже не сопротивлялась, не говорила ни слова, — глаза ее глядели тускло, безжизненно, словно не видели ничего перед собой. Стрельцы без всякого труда связали ее, положили на простую телегу и повезли под сильным конвоем в Переяслав. Здесь ее заковали в кандалы и заключили до суда в глубокую темницу. Над узницей был наряжен такой строгий надзор, что нечего было и думать о какой-либо возможности бегства.

Но Марианна и не помышляла об этом.

Только очутившись в этой сырой, подземной темнице с тяжелыми кандалами на руках и ногах, она пришла в себя и поняла, что совершилось с нею. Возмутительная картина зверского нападения толпы, смерть отца и Андрея встали перед нею со всеми ужасными подробностями, но сердце ее не сжалось жалостью — оно было уже наполовину мертво. Она знала, что ее ожидает смерть, и только страстно желала, чтобы ее приход совершился скорее. В душе Марианна ощущала только одну беспросветную тоску. Теперь она была одна, совершенно одна на всем свете. Личная жизнь ее была разбита. Мазепа не любил ее… Дорогие люди, которые еще привлекали ее к жизни, были уже там, куда и она должна была скоро переселиться.

Между тем над Марианной назначили торжественный суд. На суде появилось множество свидетелей, все они обвиняли Марианну в чародействе и в сношениях с дьяволом и приводили всевозможные доказательства своим словам. Последнее же событие было передано с самыми ужасными прикрасами. Все утверждали, что Марианна погубила своим чародейством сотни народа, что все видели, как над головой ее носилась нечистая сила в виде стаи черных хрюков и поражала всех, кто только хотел подступить к ведьме, что только веревкой, снятой с колокольни, удалось повалить ее, но, даже и связанная, она не потеряла своей чародейской силы, так как сожгла и церковь, и всю деревню. Проклятья и угрозы, которые призывала Марианна на голову гетмана и народа, были также переданы судьям.

На все обвинения, на все вопросы судей Марианна отвечала или гордым молчанием, или проклятиями Самойловичу.

Когда же ей предложили духовника, которому бы она открыла всю свою душу, Марианна отвергла гордо и это предложение.

Этот последний поступок ее привел всех в священный ужас.

Виновность Марианны была вполне доказана. Ее приговорили единогласно к сожжению на костре и в тот же день послали этот приговор на утверждение к гетману в Батурин.

Хотя Самойлович был уже официально утвержден в гетманстве, но все-таки он еще не чувствовал себя спокойным; необычайный успех не опьянил его и не заставил почить на лаврах; своим холодным, прозорливым умом Самойлович прекрасно понимал, что этот успех был только первой ступенью той лестницы, по которой ему надо было еще взбираться, чтобы достигнуть окончательной победы. Для того чтобы утвердиться на гетманстве и обеспечить свою дальнейшую судьбу, ему надо было прежде всего победить внутренние неудовольствия в Левобережной Украйне и затем покончить с Дорошенко, так как пока Дорошенко оставался гетманом на правой стороне Днепра, Самойлович не мог быть уверен ни на один день в прочности своего положения. Итак, тотчас же после своего избрания Самойлович приступил к устройству своих дел.