РУИНА

— А лысый дидько их знает, но, во всяком случае, не ведая, где именно Ханенко, не зная, как к нему Запорожье относится, не будучи твердо знакомым с планами Дорошенко, нельзя пускаться в дорогу, — и рискованно, и бесполезно, попадемся еще в лапы Дорошенко, а у него ведь заправило Мазепа.

— Мазепа? А что же такое Мазепа?

— Дурень, но злейший мой враг, он теперь правой рукой у этого Дорошенко. Я, видишь ли, пане, — поправился Тамара, — ему раза три набил нос: пощечину дал, потом переломал на его голове его же саблю и, наконец, выпорол его, как хлопа. Ха, ха! Как он извивался под канчуками! Но нужно было проучить наглеца! Думаю, не забыл он моих уроков… Ну, так естественно, если я попадусь ему в руки…

— То этот Мазепа выпорет пана?

— Не родилась еще та рука на свете! — воскликнул высокомерно Тамара. — Тамары могут лишь учить других и мстить больно, а в случае несчастья — умеют и умереть вовремя, — ни униженья, ни позора они никогда над собой не допустят!..

XXVI

— Я не о себе забочусь, — продолжал Тамара, — мне всякое лихо за шутку, от врага я не убегаю, а лишь спрашиваю, где он? Но мне дорого твое дело, вельможный пане; если мы, не спросившись броду, сунемся в воду, то может статься, что кто-либо из моих провожатых попадется и продаст нашу тайну; а Дорошенко, выследивши наши намерения, примет меры… И вся наша справа пойдет прахом.

— Но ведь и сидя сложа руки, справы не двинешь вперед?

— Зачем сложа руки? Слушай, коханый пане, я приготовлюсь к отъезду и подберу себе охочекомонных, чем больше их будет, тем лучше, потому что по величине сопровождающего отряда судят о значении посла и о силе уполномочившего, а между тем пошлю верного человека в Буджацкую степь, проведать про Ханенко, времени на это потратится недели две, не больше, и я в ту же минуту, как он вернется, двинусь по западной Подолии через руину и безлюдные степи.

— Эх, а время все будет марно идти! — почесал с досадою затылок пан ротмистр.

— Больше ждали, меньше ждать!

— Как меньше? Пока вернется этот разведчик, уплывет много часу, а то еще, пожалуй, он канет, как в воду.

— Не такой, не такой! — замотал головой Тамара.

— Да ведь может он и подохнуть, а я жди, потом наконец двинется пан, ну и с паном то же случится.

Тамара побледнел и как-то осунулся на кресле, словно уклоняясь от занесенного над ним удара.

— Я не предсказываю, но все может статься, — продолжал Фридрикевич, подливая Тамаре мальвазии, — значит, все это затянется до бесконечности, а меня королевский двор все понукает, — триста перунов!

— Во всяком случае нужно же собрать для почета изрядный отряд… иначе нельзя, — говорил, теряя уже прежний апломб, Тамара, — а я, пожалуй… мне что? Кинжал в зубы, саблю в руки — и черт не брат!.. Только бы вот собрать почт.

— А мне кажется, что этот почт нас и выдаст: ведь придется же переезжать дорошенковские владения, — ну, его приверженцы и известят сейчас своего ясновельможного пана, а то сами составят загон, да и расправятся… Одному же можно пробраться незамеченным.

— Меня слишком все знают.

— Переодеться можно.

Тамара задумался: ему не хотелось ни трусость свою обнаружить, ни потерять протекцию у мецената, но не хотелось тоже подвергнуться и страшным опасностям, могущим иметь для него фатальный исход; а между тем, с другой стороны, предложение было так заманчиво. Он налил себе снова в кубок мальвазии и начал искать на его дне утешения.

— Да, ты прав, вельможный пане, — воскликнул он наконец, после довольно продолжительного молчания. — Я возьму с собой только двух слуг; один будет оставаться при мне, а другого буду посылать на ближайшие разведки, — и так будем подвигаться вперед. Пан только снабдит меня презренным металлом в большом количестве, потому что без дукатов трудно двинуться; они и рот раскрывают всякому, и добывают руки, и находят убежище.

— О, не беспокойся, пане, об этом! Этим добром снабжу я тебя вволю…

— Так я завтра двинусь, — весело вскрикнул Тамара, порешив в уме, в случае чего, скрыться с дукатами, — или завтра, быть может, не успею собраться, так уж послезавтра… Мне только нужно послать недалеко за одним… необходимым для меня человеком.

— За проводником в степях?

— Нет, просто за преданным мне слугою. А проводник мне на какое лихо? Сам знаю степь, как свои пять пальцев! Искрестил ее!

— Пан там часто бывал?

— Случалось… Да, вот и в последний раз, — уж признаюсь вельможному пану, — приходил Тамара все более и более в игривое расположение духа; налетевшая было внезапно тревога внезапно же, при принятом им решении, улетела, сменившись самодовольно–радостным настроением. — Вот про красавицу, что я говорил, — ведь я ее вынюхал и похитил в той же степи.

— Как? Это любопытно. Значит, она казачка?

— Казачка и невеста вот этого ненавистного мне Мазепы, что нынче у Дорошенко правой рукой. Зол я на него и рад всякую пакость ему чинить.

— Да за что же пан к нему так беспощаден?