Руина, Мазепа, Мазепинцы

тому привел и приводит, чтоб вас, купно же и нас с вами вместе, взяв за шею, выдать ляхам. Почему ведать: не на том ли и присягал

себе? Якож и много знаков таких, что о нас торгуются, - лучше-б

нас не манили, нежели так с нами лестно поступать. И впрямь в

великом остерегательстве живи, да и запорожцы всячески удовляй, а буде сколько запорожцев вышло, ими укрепляйся, а сверх того, и

те городы, порубежные, людьми своими досмотри (т. е. людей своих

137

там расположи), чтоб больши Москва (великороссияне) их не

засели. И’сей мой таков совет занеже утопающий за бритву емлется>.

Далее Мефодий в письме своем советует Бруховецкому послать

Дворецкого под предлогом какого-нибудь войскового дела

посланцем к царскому величеству, чтоб он там проведал о замыслах

Нащокина и московских бояр. <И то не добрый знак, - продолжает

Мефодий, - что Шереметев самых бездельных ляхов любовно

приемлет и их потчивает, бедных людей мучит, а ляхов удовольствова-

ет, из пушек стреляет, а Козаков, хоть бы какие честные люди, за-

лядских собак не почитает и, сверх того, еще похваляется на коза-

ков неслушно, как мне Дворецкий рассказывал, да и с Дорошенком

ссылается, а ты ни о чем не ведаешь. Также разумею, что о сем с

тобою не ссылаются, а слышу, Тяпкин с Дорошенком имеют

съезжаться негде: Бог весть, что все не нам ли на зло>. Далее Мефодий

советует Бруховецкому беречься Нащокина и не отваживаться

ехать к нему, хотя бы тот и приглашал к себе гетмана. Поручая

посланцу своему пану Романовскому словесно изъяснить гетману

подробнее важное дело, Мефодий в конце своего письма говорит: <я

свою мысль тебе объявляю, что мне моя отчизна мила. Храни Боже, чтоб ляхам, взявши нас за шею, имели отдавать, также и к Москве

водити. Лучше смерть, нежели зол живот. И ты буди остерегателен, чтобы, храни Боже, не похотели и тебя, как покойного Барабаша, в казенную телегу замкнув, вместо подарка, ляхам отослати>.

Препроводивши это письмо, Дорошенко писал Шереметеву: <Мефодий был главным заводчиком всякого зла. Он подустил и

умершего Брухов’ецкого на измену, хоть он теперь клянется Богом, будто не знал, не ведал; но так говорит он, не надеясь на себя

довода и свидетельства, а вот собственное рукописание обличает

его; пусть же правда неправедному посрамляет очеса>.

Мефодий был тогда в Киеве, а попал туда следующим путем.

Как мы видели, он проживал в Нежине. Когда началось

волнение и пришла весть в Нежин, что в Прилуках воевода сдался

восставшим козакам, Мефодий намеревался ускользнуть в Киев, чтобы перед московским правительством показаться

непричастным поднятому волнению, которого исхода он еще не мог знать.

Его туда не пустили. Тогда Мефодий собрался уехать в свою

маетность Ушню; козаки проводили его туда по его же воле, хотя

он тогда прикидывался, будто невольно едет и уступает силе.

Когда Мефодий выезжал из Нежина, в то время нежинский воевода

Ржевский стоял на городской стене, и епископ с ним простился

знаками. Не успел Мефодий отъехать от Нежина нескольких

верст, как до него стали долетать звуки начавшейся свалки между

малороссиянами и великорусскими ратными людьми. Не долго

довелось сидеть епископу в своей маетности. Демьян

Многогрешный взял его оттуда вместе с детьми и привез в Чернигов; там

138

епископ сидел четыре недели за караулом: в это время сын его

был послан к митрополиту Тукальскому и к Дорошенку с

отцовским письмом1. Едва сын епископа прибыл в Чигирин, как его

там посадили в тюрьму и содержали под строгим караулом: в

Чигирине епископа так же не любили, как и в городах

левобережной Украины.

Из Чернигова Многогрешный отправил епископа в Седнево, pi там пробыл епископ до того времени, как Дорошенко предпринял

свой поход на левый берег Днепра. Остановившись под Пирятином, Дорошенко вместе с Тукальским отправили за епископом игумена

Чигиринского и полковника Петрановского. Эти лица привезли

епископа в стан Дорошенка2. Епископа, по повелению Дорошенка, отвезли в Чигирин и поместили под караулом в монастыре, а детей

его чернецы и челядники отвезли к митрополиту Тукальскому в

город. На другой день после его невольного водворения Тукальский

прислал потребовать от него архиерейскую мантию. <Велел тебе

сказать митрополит>, сообщил ему присланный чернец, <ты быть

епископом недостоин, первое за то, что принял рукоположение от

московского патриарха, второе за то, что московскому царю

служишь и не хочешь добра гетману Дорошенку и митрополиту

Иосифу, а те, что хотят нам добра, пишут к нам и благословения от

митрополита просят давно уже; так поступают и архиепископ

Лазарь Баранович, и Печерского монастыря архимандрит, и все

игумены киевских монастырей. Ты же так не поступаешь и за то сана

своего недостоин!> Так рассказывает о своих похождениях сам Ме-

фодий; но его показаний нельзя принимать с совершенным

доверием, в особенности там, где он выставляет себя сторонником

московского’ государя, преследуемым за верность этому государю; после

неудачи замысла Бруховецкого, епископу оставалось притворяться

доброжелателем Москвы.

Из Чигиринского монастыря отослали Мефодия в Уманский

монастырь и положили содержать его там под стражею. Но черный