Руина

— Почто убо, единоверные христиане, — продолжал священник, и голос его с каждым словом креп и возрастал в силе, — почто убо, реку, вы подняли озброенную руку брат на брата, аки Каин на Авеля, и омываете ее в родной крови? Не злоба дня, не кривда и не обида подняли вас на такой страшный грех, за который отвратится от вас навеки лик Божий и души ваши предадутся геенне. Нет, не любовь к матери Украйне подвигла вас на сей святотатственный вчинок, а зверская злоба и пекельная ненависть; не небо вдохнуло в ваши сердца отвагу и подняло руку на брань, а бездны ада одурманили ваши головы чадом, и нечистые силы обуяли ваши сердца! Раны отчизны лечатся не кровавым мечом, а разумным словом, щирым братаньем и доброю радою… Кто же ослепил ваши очи? Кто смутил ваши сердца? Кто полонил ваши души? — Не муж, доблести полный, а сосуд греха и ехидства — жена! Слыханное ли дело, чтоб казачьими гордыми душами играла, как мячом, баба? А вот же вас оседлала сия жена, — указал он на Марианну, — и ездит на вашей спине! Через что же вы могли поддаться такому бесчестью и позору? — Через темную, черную силу, ибо, паки реку вам, что сия жена есть исчадие ада, есть орудие его злобы!

Всколыхнулась толпа при этих словах священника; ближние ряды отступили шага на два от Марианны и опустили сконфуженно свои головы.

А Марианна, оскорбленная словами священника, не смутилась, а, подняв высоко голову, ответила гордо:

— Твое слово, панотче, не от Бога, а от самойловичевского злата: ты хочешь поколебать их сердца и клевещешь на меня без причины; но чем же докажешь ты, отче, что я знаюсь с силой нечистой, что я от дьявола послана?

Пробежал зыбью по рядам одобрительный шепот, и поднялись поникшие головы.

— Призываю Тебя в свидетели, Боже, — вознес к потемневшему небу руки священник, — и призываю Твою правду на помощь. Просвети ум мой, да изобличу сей сосуд всякия скверны и да сниму с очес детей Твоих бельмо! Господь Бог сотворил жену не для брани, не для кровопролития, не для лютых убийств, а для любови, для тихой порады и для семейной утехи; для того Всеблагий и дал ей сердце любвеобильное, сострадательное, и весь строй ея тела создал нежным, приуготованным до тонких, хитрых работ, услаждающих наше око, а не до зверских побоищ. Это и неразумеющему отрочати известно. Кто же из вас станет отрицать эту истину?..

Вопрос этот хотя и остался без ответа, но молчание окружающих явно выражало согласие: иные улыбнулись, иные уставились в землю глазами, а большинство кивнуло головой утвердительно.

— Но похожа ли сия волчица на женщину? — продолжал, после небольшой паузы, священник. — Нежна ли у нея рука? Сострадательно ли у нея сердце? Мягка ли и незлобна ея душа? Нет, все знают, что нет! Рука ея с детства привыкла не к веретену и игле, а к коню и мечу; не звон гуслей, не сладкозвучныя песни тешили ея сердце, а кровавыя картины полеванья, ревы дикого зверя, стоны умирающей серны… Всякое убийство — для нея радость, и волчица сия проводит почти все дни в лесах да болотах, уничтожая и злобных зверей, и незлобных Божиих тварей, и горлиц… Привыкши к таким смертоносным потехам, сердце ея выкохалось на злобе и зверстве, зачерствело к любви и стало искать вражды и ненависти среди людей, чтобы иметь средства упиваться еще и человеческой кровью. Разве не правду я говорю? Разве не известно по всей округе, что Марианна и по силе, и по уменью владеть оружием, и по отваге, и по твердости сердца заткнет и испытаннаго в боях мужа за пояс? Не так ли, братие?

— Правда, правда, — отозвались некоторые тихо в толпе, и по рядам пронесся не то одобрительный, не то укорительный шепот. Словно зашелестели под дыханьем осеннего ветра пожелтевшие листья.

Марианна стояла все еще с поднятой головой; но побледневшее лицо ее и порывистое дыхание выдавали ее внутреннее волнение. К несчастью, отец ее был в это время на другой стороне замка и не видел сцены этого обвинения.

— Скажи мне, — обратился сурово к Марианне священник. — Поведай мне, гордая и непокорная воле Господней раба, билось ли твое сердце нежной женской любовью? Искала ли ты семейного счастья? Ответствуй перед всеми, перед лицом Бога, как на исповеди!

Марианна хотела было бурно ответить, что сердце ее способно сильно, беззаветно любить, потому что она без сожаления отдаст жизнь за Украйну, за отца, за друзей, потому что струнам ее сердца знакома и сладостная песня, и трепет неги, и безумно тяжелое горе неразделенной любви, что она и теперь… Но побелевшие губы ее лишь шевелились беззвучно, в глазах стоял туман, а голову клонила к земле непобедимая туга…

— Молчишь, несчастная? — после небольшой паузы продолжал священник, возвысив голос и подняв высоко крест. — Перед сим знамением занемели уста нечестивыя, и вражья сила помочь тебе тут не сможет! Нет у тебя сердца, ибо оно источено дьяволом… Да, она знается с темными силами ада! — указал он на ошеломленную этими словами Марианну.