– Я бы тебя загрыз прямо здесь, без всяких церемоний, – прошипел под ухо один из конвоиров, когда мы шли. – Но тебя и так растащат по арене, дам тебе время промочить штаны.
Этого людоеда я не знаю, но он явно точит на меня зубы.
– Твой братец всегда много болтал, – прорычал Гюнтер. – И ты туда же…
Братец, значит… Не родич ли той вше, которой я вчера погнул челюсть?
Арена размером с цирковую. На ней нарисован углем символ культа, кобра с разинутой пастью и клыком по форме, как кинжалы, которые они здесь носят, – кривой, с зазубринами. Тут, куда ни глянь, все украшено этой эмблемой в той или иной форме: барельефы, гобелены, мозаика, инкрустация. В ходу даже монеты с коброй.
На кольцах трибун галдят каннибалы, сотни две, а то и три красных глянцевых плащей, людоеды обсуждают предстоящие битвы, договариваются о ставках. Между ними ходят ручные волкоршуны. Под потолком трещит ветвистая крона нервода, вместо люстры. Арену окружает гвардия скелетов в неполных рыцарских доспехах, вооружены кто чем: мечи, дубины, копья, алебарды, у одного даже коса.
Над верхним кольцом трибун – площадка. Огорожена перилами, за ними два роскошных трона из разноцветных металлов, в шипах, бивнях, черепах. Один пуст, на втором восседает некто в доспехах. И доспехи, кажется, не просто средневековое железо, как у скелетов, а напичканы механизмами. Такие из гранатомета не пробьешь. Их владелец похож на киборга, лишь красная мантия роднит с людоедами. Судя по всему, это Харальд. Челюсти серебристо-белые, выпуклые, мощные, даже на таком расстоянии отсвечивают ярко, Борис рассказывал, они из титана, как и доспехи. А голову венчает шлем из серой волчьей головы, меховая шкура лоскутами укрывает плечи, имитируя волосы. Одному Арху известно, откуда он раздобыл в Руинах настоящего волка.
Нас с Борисом провели через решетчатую арку в помещение для бойцов, под трибуны. Грохот как под куполом колокола, над нами барабанит ливень ног, с потолка сыпется песок.
Идем мимо таких же, как мы, полуголых рабов в побоях и укусах, сверкают кровавые плащи надсмотрщиков, звон цепей, срежет ключей, на стенах холодное оружие, такие же инструменты для убийства на широких деревянных стендах, жирный кузнец-людоед в железной маске бьет молотом помятый и обагренный в битве клинок.
Возникает еще одна зарешеченная арка, с той стороны – арена, скелеты в доспехах, ряды кровожадных зрителей. На том краю арены – такая же решетка, оттуда, скорее всего, выпустят противника.
Карликовый людоед, почти гоблин, пихнул меня в бок жезлом-булавой.
– Твой черед, парень!
Вместо челюстей ему всажен клюв волкоршуна, напичкан всяким острым кошмаром для раздирания. Черт, похоже, здесь нашел призвание стоматолог-маньяк. Хотя они все, мягко говоря, не без причуд.
Я оглянулся на полки и доски с оружием.
– А чем драться-то?
– С чем мать родила, – прохрипел клювастый гоблин. – В этом бою оружие не полагается.
Другой каннибал, худой, но высокий, с медными челюстями, подтолкнул меня копьем к решетке, толпа ревет от нетерпения. Меня колотит изнутри, чувствую себя в тисках, на ногах держусь лишь потому, что эти самые тиски не дают упасть.
– Жрица!
– Приветствуйте Клыкопатру!
– Слава жрице!
Культисты на трибунах развернулись, головы запрокинулись, уронив капюшоны, к тронной площадке, я тоже голову задрал, пальцы обхватили прутья, вжимаю лицо в холодное железо.
У перил рядом с Харальдом возвышается в богатой жреческой робе оттенков крови сама Клыкопатра.
Арх всемогущий! Я пропал…
Коня на скаку остановит – сказано слабо. Такая БТР на полном ходу перевернет. Габаритами бабища как минимум не уступает Гюнтеру, ее арбузами можно вышибать двери, черные, как нефть, волосы заплетены в тяжелые толстые косы до пояса, а челюсти… такими можно дуло танку перегрызть, вытянуты как морда динозавра, не раскурочить и атомной бомбой. Раскрываются на шесть «лепестков», напоминая щупальца спрута.
– Как она эту тяжесть таскает?! – вырвалось у меня.
Ко мне подскочил Борис, тоже уставился вверх.
– У нее под одеждой, между лопатками, какой-то движок, работает на убойном топливе, соединен с нервами и мышцами. Без движка человечьи мышцы такую пасть ни удержать, ни даже приоткрыть не смогут.
Культист вернул Бориса на место, а я уставился на жрицу, та вышла на середину балкона к перилам, развела ручищи, что-то пророкотала, толпа взревела от ликования, рычат и воют как оборотни, приветствующие луну. В ее челюстях какой-то усилитель звука, превращает голос в монстроватое эхо, от него стены трясутся, по коже мурашки.
Клыкопатра вещает на яростном искаженном инглише. Переводчик из меня фиговый, но общий смысл проповедей любого вождя секты уловить несложно. Мелькают ассоциации с одним дяденькой с челкой и усиками.
В конце раскаленно-железной речи она зарычала в потолок как дракон, сразивший на охоте жертву, и зарычали все. Харальд, галантно держа ее за руку, усаживает на трон.
Казалось бы, после такого массового психоза зачем еще гладиаторские бои? Все и так уже словили экстаз.
Но на арену меня вытолкнули.