Но толпа требует, даже Клыкопатра и Харальд подошли к перилам. Обращаю взгляд к решетке, за которой наблюдает Борис. Он делает жест ладонью поперек горла. А я вспомнил, что когда самурай совершал почетное самоубийство, ему ассистировал друг, его миссией было прекратить мучения героя, отрубив катаной голову.
Что ж, надеюсь, самураи знали толк в милосердии.
Острием мачете поддеваю край капюшона, обнажаются растрепанные волосы культиста. Я крутанул мачете, занося над шеей.
Лишь бы с одного удара…
Я обрушил клинок, и толпа взревела во главе с Клыкопатрой, голова покатилась по арене, тело завалилось набок, дав начало красному озеру.
Я стряхнул с мачете кровь, отвернулся.
Борис кивнул. Лаура уже на первом ряду трибун, держится за край арены, туловище перевешивает вперед, она рычит, но тихо, порывисто, словно дышит, шепчет, ее рык тонет в хоре, томный взгляд полон обожания.
Клыкопатра тоже смотрит на меня, ужасный цветок челюстей раскрыт, исторгает эхо, от него потолок должен рухнуть, но как-то держится, ручищи разведены, словно приглашает в объятия.
И самое страшное, мне нравится.
В кого я превращаюсь?
Глава 18
В тот день я больше не дрался, хоть и должен был. Но распорядитель боев, коротышка с клювом, дал отмену. «Повезло тебе, – сказал, тыкнув меня в бок шаром булавы. – Клыкопатра приказала беречь. Толпа тебя сегодня любит, грех дохлой тушкой расстраивать».
Остаток мероприятия я провел за решеткой как наблюдатель. Борис дрался трижды, только с рабами, хотя каждый был матерый гладиатор. Члены культа против Бориса не выходили. Знали, что огребут.
Они в этом сытом логове вообще расслабились. Тут не Руины, монстры ручные, жилы рвать не надо, противников на арену ставят заведомо слабее, чтоб с гарантией. А вот мы, бродя по диким коридорам, врагов не выбирали.
И вот результат. На следующее утро я снова вышел на арену против культиста, куда более внушительного, его звали Пьер. У него был меч, а я опять с пустыми руками, но к концу битвы оба катались по плитам, сцепившись, и оба безоружные. Ну не лох ли?
Правда, мне опять повезло. Пьер был сильнее, дело шло к тому, что он бы меня задушил, но я поймал момент, перед моим носом оказалась его шея. А у меня было лишь одно острое оружие – зубы.
Либо я, либо меня.
Разум, чтоб не съехать с катушек, отключился, а когда протрезвел, я обнаружил себя на трупе француза, весь в липком, блестящем и красном, горло у трупа разорвано, остекленевшие глаза выпучены, вокруг бордовое озеро. Так вот ты какой, вкус победы. Металлический…
Я пыхтел, выплевывал кусочки мяса, а потом вдруг поднял триумфально руки и – о ужас! – зарычал. Толпа на трибунах от восторга свихнулась, взревела, из когтистых перчаток и зубастых кинжалов вмиг вырос лес.
Было чувство, что поднимут, как рок-звезду, и понесут к их стоматологу-маньяку, вставлять медные челюсти, а то и сразу серебро.
А я в тот момент вспоминал, что уже был в такой ситуации. В первый день в Руинах разделался вот так, как безумный мясник, со стаей рычунов, стоял на коленях, весь в крови, среди остывающего кровавого месива. После того как Борис сказал, что мне никогда не вернуть домой…
– Хочу домой, – промямлил я, свернувшись в углу камеры.
Странная эйфория прошла, ее сменила депрессия. Мне страшно. Боюсь самого себя. Того, в кого эти твари меня превращают. Хочу отсюда исчезнуть, пока не забыл совсем, кто я.
– Все хотят, – вздохнул Борис, сидит рядом, у стены.
– Не уверен… Ты говорил, эти культисты верят, что если обожраться человечиной, Арх откроет портал в наш мир. Только зачем это им? По-моему, они уже дома.
– Руины – рай для маньяков. Можно все, никто не накажет. Такие и впрямь не хотят назад. Что им там делать? За такие выкрутасы сразу мордой в пол, в наручники и на нары. А здесь раздолье. Но начинался культ и правда с желания вернуться. Основал наверняка маньяк, но примыкали к нему вполне нормальные, просто так сильно хотели домой, что готовы были поверить в любой бред, даже в то, что надо жрать людей.
– Но зачем дурацкие обряды, якобы открывающие портал?
– Ну, – Борис пожал плечами, – просто по инерции. Смысл потерялся, а традиция осталась. Как чокаться бокалами. Хотя в культе до сих пор немало тех, кто жрет людей, веря, что так можно вернуться. Новички. Те, кто здесь давно, конечно, просто ловят извращенный кайф от хищничества, от ритуала, опьянения в толпе… А есть те, что кайф ловят, но пока этого не сознают, еще ждут открытия врат.
– Что-то подсказывает, я из последней категории.
– Ну, вряд ли. Голос у тебя совсем не радостный для кайф ловящего.
– Ты же видел меня утром. Еще немного такой жизни, и то ли еще будет… Привыкаю, понимаешь? Человек, скотина, привыкает ко всему. Вон сколько привыкших, в красных плащах… Не хочу привыкать. К такому – не хочу…
– Хорошо бы тебе, Владик, поспать. Сон – лучшее лекарство.