Руины стреляют в упор

После убийства Володи и ареста группы Фалевича прошло несколько дней, и СД больше никого не трогало. Видно, предатель не глубоко пустил корни, не очень много знал. А арестованные терпеливо сносили пытки, никого не выдали.

Все члены горкома особенно болезненно переживали смерть Володи. Скромный, умный, приветливый, он был душой подполья.

Когда собрались все, Ватик предложил:

— Прошу почтить память Володи Омельянюка минутой молчания...

Все встали. Каждый чувствовал, что Володя незримо присутствует здесь.

Когда прошла печальная минута и все снова сели, заговорил Ковалев. В его голосе не чувствовалось растерянности, отчаяния.

— Что ж, товарищи, там, где борьба, там и жертвы. У нас здесь тоже фронт. Избежать потерь трудно. Как бы ни было больно от утраты боевого друга, нам нужно продолжать его дело.

Члены горкома задумались. Журналистов среди них больше не было. А для литературной работы в редакции нужны журналисты. Не может быть, чтобы не нашлись такие люди среди честных советских граждан. Не будет журналистов — можно попросить учителей-«литераторов». Однако редактором, как было условлено с самого начала, является заведующий отделом пропаганды. Вот на этот пост и нужно подобрать человека.

Кого?

— Самая лучшая кандидатура — Ватик, — предложил Короткевич. — В старом составе горкома он участвовал в организации типографии, кое-что знает в этом деле. Подберет людей и будет работать. А энергии у него хватит.

Ватик молча посмотрел на Короткевича и по старой привычке продолжал что-то рисовать на кусочке бумаги.

— Я поддерживаю эту мысль, — сказал Ковалев. — Мне кажется, что лучшей замены у нас нет. Все согласны?

— Все, — послышались голоса.

— Теперь у меня есть думка. Новый номер «Звязды» быстро подготовить не удастся. А на убийство Володи нужно ответить массовым распространением нашей газеты. Может быть, сделаем так: заменим в старом наборе оперативные материалы, в частности сводку Советского Информбюро, а остальное оставим прежнее и напечатаем еще один тираж «Звязды»?

— Предложение правильное, — поддержал Ватик. — Я поговорю с печатниками. Если набор еще цел, так и сделаем. Выпустим газету под тем же первым номером, но немного подновим. И сразу начнем готовить второй номер. Я прошу помощи у вас, товарищи. Собирайте материалы для газеты...

После того как вопрос о газете был решен, стали думать о пополнении состава горкома.

— Я предлагаю избрать в члены горкома Костю Хмелевского, — сказал Ватик. — Он у нас фактически и работал как член горкома, хотя и считался секретарем райкома. А райком пусть возглавляет Микола Коржановский. Костя будет помогать ему.

— И то правда, — согласился Ковалев. — Костя хорошо знает дело.

Придя с заседания домой, Костя рассказал Борису Рудзянке об изменениях в составе горкома.

— Что ж, поздравляю тебя, Костя, — льстиво сказал тот. — Значит, стоишь того, чтобы в горкоме быть. Только не зазнавайся...

— Не болтай глупости, — оборвал его Хмелевский. — Лучше о деле поговорим. Завтра утром пойдешь на явочную квартиру. Тут Дед и Микола приведут шесть человек. Жди, пока соберутся все. Потом выведешь их. Скажешь, чтобы по одному выходили и шли на запад. Я буду ждать поблизости. Пойдете за мной, только по разным сторонам улицы.

На следующий день, выходя из дому, Борис напомнил:

— Так я пошел. Не задерживайся...

— Не задержусь, следом пойду. Они, должно быть, там уже. Немного подожду вас на улице.

— Хорошо, я медлить не стану. Как только явятся все — и пойдем.

На явочной квартире застал много людей. У входа, возле самой двери, на скамейке примостился высокий худой старик с большой бородой, бедно одетый. Казалось, он случайно попал сюда и потому чувствует себя неловко. «Это, видно, и есть тот Дед, о котором говорил Хмелевский, — подумал Рудзянко. — Нужно приметить, запомнить».

И он внимательно присмотрелся к Деду, стараясь запомнить каждую черту его лица.

Из всех присутствующих только Микола был знаком Рудзянке. Остальные настороженно смотрели на него.

— Так вот, товарищи, — обратился Микола ко всем сразу, — теперь вы пойдете за ним...

И показал на Бориса.

Шли на определенном расстоянии друг от друга, Костя — впереди, за ним Борис, а за Борисом — те, кого он должен вывести в партизанский отряд. Хотя в городе уже исчез запах гари, не очень дымили предприятия, да и машины ездили не так уж часто, — дышать было тяжело. Может, потому, что обстоятельства такие: все время будто на острие ножа и никогда полной грудью не вздохнешь.

Когда Костя очутился примерно в трех километрах от Минска, он прежде всего бросился на обочину дороги, распластался на ее душистом ковре и с наслаждением, с хрустом в костях потянулся. Так и лежал, зачарованно глядя в бездонную синеву неба. Лежал, пока подошел Рудзянко. Дальше шли вдвоем, а остальные — поодаль. Неподалеку от дороги показался лесок. Свернули туда.