Руины веры

— Не совсем. В подвале, — поясняет Мышонок. — А здесь живет Гвен и ее семья. Остальные комнаты заброшены. Гвен — это Гвендолин, она еще молодая, но ее уже обрюхатили, и она каким-то чудом родила. Живут тут с матерью и с дитём… Ой! — моя оплеуха перебивает его повествование. — Ты чего?!

— Мал еще осуждать, — отвечаю сухо.

Мышонок розовеет:

— Да я это… просто…

— Повторил чужие слова, — знаю и без него. — Ладно, пошли.

Мышонок срывается с места и тарабанит в покосившуюся дверь.

— Кого несет? — слышится изнутри старческий голос. Щелкает задвижка, и на пороге появляется пожилая женщина. Действительно пожилая, что в Нижнем мире с его уровнем смертности чуду подобно.

— Привет, Рында, — панибратски здоровается Мышонок, за что мне снова хочется его огреть, — мне пройти.

Теперь понятно, вход в подвал через дом непосредственно. Если власти начнут проверять местность, они постучат, и им откроет эта женщина, которая знать не знает, естественно, ни о каких Проклятых. “Какие Проклятые, сынки? Тут только я да дочка с приплодом!”…

— А этот? — женщина хмуро смотрит в мою сторону.

— Он со мной, — Мышонок пытается гордо выпятить грудь, но тут же складывается пополам от пронзившей ребра боли. То-то же, хвастун.

— С Коэном будешь сам разбираться, — равнодушно пожимает хозяйка плечами и пропускает нас внутрь.

В доме полутемно. Возле печи возится молодая женщина в заштопанном платье, должно быть, та самая Гвендолин. Прямо по полу ползает от силы годовалый ребенок. От печи в помещении тепло. Сразу же расстегиваю куртку.

— Привет, — Гвендолин улыбается мне усталой улыбкой, и не думая интересоваться, что я за птица, и что мне нужно. Должно быть, привыкла, что дела Проклятых — не ее забота.

— Привет, — бодро отвечает за меня Мышонок.

— Здравствуй, — откликается она снисходительно.

Ей не больше двадцати, но двигается женщина, будто ей давно за сорок, а у нее на плечах мешок с углем.

Чувствую себя неуютно, переминаюсь с ноги на ногу.

— Пошли, — Мышонок уверенно шагает за перегородку в углу комнаты, где обнаруживается дверь, стучит.

— Пароль! — тут же отзываются из-за двери.

— Это Мышь, открывай!

— Пароль! — не унимается невидимый страж.

— Ох уж эти ваши пароли, — кряхтит Мышонок, явно подражая хозяйке со странным именем Рында. — Пароль: “крыса”!

“Крыса”. Как поэтично. Ведь сейчас я среди них крыса и есть.

Раздается звук отодвигаемой задвижки, дверь открывается. Вижу уходящую вниз деревянную лестницу, на верхней ступени которой стоит долговязый паренек примерно моего возраста.

— Кто это? — говорит он, смерив меня взглядом, но задает вопрос непосредственно Мышонку, будто я не умею говорить.

— Это Кэм, — отвечает мальчишка. — Он убил Здоровяка Сида, когда тот хотел убить меня.

Здоровяк Сид… Теперь знаю, как его звали. Черт.

— Ого, — уважительно протягивает охранник двери, и я удостаиваюсь личного приветствия, — ну, привет, Кэм, заходи. Я Пол.

— Привет, — отзываюсь равнодушно. Желание понравиться отсутствует абсолютно.

— Пошли, — Мышонок пропускает меня вперед, и у меня нет выбора, кроме как начать спускаться по узкой лестнице. Сам мой проводник задерживается на верхней ступени на несколько секунд. — Фред дома?

— Да, — слышу ответ. — В хорошем настроении, так что веди.

Вести, так понимаю, следует меня. Стало быть, смотрины. Ладно.

Спускаюсь вниз. Подвал гораздо больше, чем можно было бы предположить. Кажется, даже больше дома наверху. Стены каменные, электрическое освещение, хотя и тусклое, но, тем не менее, его наличие уже удивительно. Все пространство разделено шторами, играющими роль стен. В конце помещения печь, труба которой уходит в потолок и, очевидно, выходит на улицу. Возле печи куча угля (вот уж чего в Нижнем мире с избытком). Печь и сейчас топится, потрескивает, благодаря чему, в подвале даже теплее, чем наверху.

— Здорово, да? — догоняет меня Мышонок.

— Здорово, — отвечаю, причем не кривлю душой. В Нижнем мире здорово везде, где тепло.

В этот момент из ближайшей “комнаты” высовывается заспанное лицо с торчащими в разные стороны рыжими волосами.

— Мышь вернулся! — растягивается в щербатой улыбке мальчишка лет четырнадцати и спрыгивает на пол. — Мы уже думали, все, кранты тебе!

Мальчишка радостно подбегает к Мышонку и довольно похлопывает того по спине. Мышонок морщится от боли в ребрах, но молчит и терпит. Сторонним наблюдателем присутствую при встрече старых друзей.

На крик просыпаются остальные. Очевидно, промышляя ночью, в первой половине дня банда отдыхает, а потому все здесь.

Из импровизированных спален появляются уже знакомые по досье “верхних” мне лица. Кого-то даже помню по именам. Например, рыжего, поднявшего шум, зовут Брэдли Попс. Его отец помешался после увольнения с завода и перерезал всю свою семью: мать Брэда и двух его сестренок. Сам Брэдли сумел сбежать, и его приютили Проклятые. “Помешался” — это прямая цитата из доклада Питера. Как по мне, человек не выдержал того, что не в силах прокормить семью.

— Вернулся, значит, — хриплый голос звучит с конца помещения.

Всеобщий гам затихает, мальчишки расступаются, и я вижу обладателя голоса во всей красе.