Руины веры

Женщина улыбается теплой поощряющей улыбкой.

— И какой он?

Девочка задумывается. Он… он…

— Он красивый! — выпаливает она и сникает, когда улыбка матери превращается в снисходительную.

— Разве внешность — главное?

Девочка знает, что нет. Но, по правде говоря, кроме внешности, она ничего не знает о предмете своего обожания. Он приглянулся ей с первого дня в одном классе, они даже ни разу не разговаривали, только сидели на занятиях в разных концах одного кабинета.

— Еще он умный, — находится девочка, вспомнив, что на математике Шон всегда отвечает правильно на вопросы преподавателя и входит в число отличников по успеваемости.

— Но главное — красивый, — усмехается мать, подходит и обнимает дочь, — дурочка ты моя маленькая, душа — вот главное в человеке.

— Может, у него и душа красивая, — бормочет девочка, уткнувшись в мягкий свитер. — Вы же с папой красивые.

Женщина смеется.

— Иногда мне кажется, что ты совсем взрослая, а иногда сущий ребенок…

…Ребенок…

…Ребенок…

Та девочка и была ребенком. Маленьким, глупым, не успевшим увидеть жизнь такой, какая она есть на самом деле…

Эти мысли плывут в голове на грани сна и реальности, а потом понимаю, что кто-то трясет меня за плечо. Черт, и где моя хваленая бдительность?

Распахиваю глаза. Ожидаю увидеть Кесседи, который вернулся после разговора с главарем и будит меня, потому что пора собирать вещи. Но нет, в подвале тихо, сборы еще явно не начаты, а надо мной склонился взволнованный Мышонок.

Мгновенно понимаю, что что-то не так, и рывком сажусь на койке.

— Кэм, вставай скорей, — выпаливает мальчишка. — Тебя Райан зовет.

Смотрю на Мышонка, пытаясь собрать мысли в кучу и окончательно избавиться ото сна. Чертова девочка, сколько еще она не будет давать мне покоя?

Опускаю ноги на пол и начинаю обуваться.

— Куда зовет? — неужели на беседу с Коэном? Не вписывается в поведение Кесседи позвать меня на помощь в отстаивании своей точки зрения перед главарем.

— Наверх, — Мышонок указывает пальцем в потолок.

Ему нет нужды уточнять, все и так понятно. Чертыхаюсь, стискивая зубы, надеваю ботинки и выхожу из отсека, куртку оставляю на крючке — не понадобится.

У дверей все еще Рид.

— Ты куда? — спрашивает.

К дьяволу. Да, так и хочется ответить, но беру себя в руки и говорю спокойно:

— К Райану. Позвал.

Имя Кесседи снова открывает все двери. Рид не спорит и пропускает меня, не задав ни одного вопроса.

Когда поднимаюсь по лестнице в дом, то понимаю, что день еще в разгаре. Кто знает, сколько мне удалось поспать, часов здесь нет.

Ожидаю увидеть Рынду, но ни ее, ни ребенка в доме нет. Ушли гулять? Но долго этим вопросом задаваться не удается, потому что в помещении Райан и Гвен. Гвендолин лежит на кровати и то ли стонет, то ли поскуливает — не разобрать. Кесседи что-то тихо говорит, судя по тону, успокаивающее.

Сглатываю и на негнущихся ногах приближаюсь. В нос тут же ударяет запах крови. Она везде: ей пропитана изорванная одежда Гвен и простыня, на которой она лежит. Крови я не боюсь, но от этого запаха в душном помещении кружится голова, и хочется зажать нос рукавом, а еще лучше — взять и сбежать. Но остаюсь. Вопрос “Что произошло?” тоже не срывается с языка, потому что пояснений не требуется.

— Кэм, — в голосе Райана явное облегчение, — помоги, подержи ей голову, — Гвендолин пытается брыкаться и тихо скулит. — Надо, Гвен, — говорит ей строго и снова мне: — Надо зашить, я не справлюсь один.

Смотрю на распоротую от глаза до губ щеку Гвендолин, и мне хочется разреветься. Отвлекла патруль, значит… Ногти впиваются в ладони.

— Кэм! — окликает меня Кесседи, видя, что я не совсем в себе.

Трясу головой, пытаюсь сосредоточиться.

— Хорошо, держу.

Из кармана Райана появляется миниатюрный фонарик, он включает его и зажимает в зубах. Освещения в помещении явно недостаточно. Заворожено смотрю, как он берет уже приготовленную нитку с кривой иголкой, поливает их спиртом из бутылки (видимо, достали в одну из вылазок вместе с продуктами) и склоняется над раненой.

Он, что, правда, сейчас будет зашивать ей щеку?!

Вопросы типа: “а ты сможешь?”, “а ты умеешь?” вертятся на языке, но мне хватает ума придержать их на потом. Пожалуй, мне по-настоящему жутко впервые за долгое время, но умом понимаю, что врачей здесь нет, а Гвен нужна помощь. Иначе она просто умрет.

В Нижнем мире вообще нет врачей, потому как людей и так слишком много, и их трудно прокормить. Поэтому сокращение численности из-за смертности вследствие травм и болезней правительством только приветствуется. Люди лечат друг друга, передают навыки от родителей к детям. Так что в Нижнем мире, если и встретишь человека, называющего себя “доктором” или “лекарем”, то это непременно будет самоучка, который, может, и правда, что-то умеет, но в отсутствие большинства медикаментов и медицинской аппаратуры, бессилен в девяти случаях из десяти.