Руины веры

— Не больше, чем обычно. А вот у тебя будут, — это он Мышу, которого только теперь ставит на ноги. Мальчишка пошатывается и снова почти падает, но Райан ловит его за воротник и держит до тех пор, пока тот не восстанавливает равновесие. — Фред до сих пор зол на тебя из-за Сида, теперь за то, что тормозишь группу. Продолжать, или выводы сделаешь сам?

— Сам, — бурчит Мышонок, опуская взгляд.

— Отлично, — серьезно кивает Райан. — Так что выгляди здоровее всех здоровых.

— Угу, — вздыхает мальчишка, наступает на больную ногу, охает и начинает валиться на бок.

— Понятно, — Кесседи разворачивает его, как куклу, прижимает к своему боку и кладет ладонь на плечо. — Идешь рядом, весь вес на меня, и делаешь вид, что все в порядке.

— Я… я постараюсь…

— Сделаешь, — отрезает Райан и делает первый шаг. Мышонок пытается приноровиться идти, так, как ему сказано. Когда Кесседи убеждается, что со стороны все выглядит более-менее прилично, то оборачивается ко мне и протягивает свободную левую руку за рюкзаком. — Давай.

— Он и так тяжелый, — качаю головой, имея в виду раненого мальчишку. — Я донесу.

— Давай, — повторяет Райан с нажимом. Ясно, нетяжелый, потому что здоров и просто идет рядом. А раз так, с чего бы Кесседи отдавать мне свою поклажу.

Больше не спорю и отдаю рюкзак.

— Умник, иди вперед,— кивает бывший сосед.

Засовываю руки в широкие теплые карманы штанов. Мне, что, больше всех надо? Пусть поступает, как знает.

Прохожу вперед, поднимаюсь по кривым ступеням. Курт сторонится, и я вхожу внутрь.

За порогом большое пространство, служащее раньше холлом. Проклятые не стали разбредаться по пустым холодным комнатам и расположились здесь. Посередине помещения прямо на полу разведен костер, а члены банды устроились по периметру: кто-то сидит и жует что-то из припасов, кто-то уже спит.

Ближе всех к дверям, полулежа на одеяле, сидит Фил. Ловлю его злой взгляд. Поразительное неравнодушие к моей персоне.

Коэн у костра. Он как раз пьет из фляжки, когда видит вошедших. Его обезображенное шрамом лицо становится еще более безобразным. Глаза полны гнева. Фляжка замирает у губ. На кого из нас направлен гнев, ясно без слов. Меня главарь вообще будто не замечает.

Воспользовавшись ситуацией, молча прохожу мимо вглубь помещения и бросаю вещи у стены, подальше от всех. Хватит с меня соседей.

Коэн в это время медленно закручивает фляжку, не спуская с виновника задержки гневного взгляда. Психологический момент, куда же без него. Главарь хочет напугать мальчишку еще до того, как откроет рот или ударит.

Кесседи отпускает Мыша и тоже отходит, вид у него абсолютно незаинтересованный. Мышонок остается стоять перед Коэном, усиленно делая вид, что ему не тяжело держаться в вертикальном положении на обеих ногах. Здоровая нога подрагивает в колене, значит, старается перенести вес тела на нее.

— Мышь, — голос главаря переполнен ядом. — Я ведь тебя предупреждал?

Мышонок нервно сглатывает и кивает.

Коэн поднимается со своего места, плавно, потягиваясь, словно кот, не спеша приближается… и бьет мальчишку наотмашь по лицу. Мышонок падает на пол, будто марионетка без веревок.

Бросаю взгляд на Райана. Его лицо ничего не выражает. Он даже не оборачивается, спокойно расстилает одеяло на свободном месте и устраивает рюкзак. Если бы мне не довелось видеть его заботу о мальчике, ни за что бы не возникло сомнений, что ему наплевать.

— Вставай, — приказывает Коэн.

Мышонок поднимается, медленно, сцепив зубы. Снова ожидаю, что главарь ударит ногой лежачего, но он ждет, пока “подданный” поднимется и встанет перед ним во весь рост. Только после этого бьет снова, сильнее, чем в прошлый раз. На стену летят капли крови, а сам Коэн потирает костяшки пальцев, окрасившиеся в красный цвет.

Это еще хуже, чем нападение Боба на заводе. Там люди старались сделать вид, что ничего не замечают и поскорее убраться со сцены. Здесь же все замерли, наблюдая за действиями своего вожака с равнодушием (Курт), одобрением (Фил), любопытством (Кир и Рид) или страхом (Попс).

Публичное унижение — важный этап дрессировки.

Сажусь на одеяло, сгибаю ноги, подтягиваю колени к подбородку и отворачиваюсь. На стене пляшет причудливая тень от костра, извивается, растет и снова тает.

Никто не вступится за младшего члена банды, даже если и считает, что Коэн не прав. Своя шкура — самое ценное, что есть здесь у каждого.

Делаю усилие и расслабляю пальцы, сами собой сжавшиеся в кулак. В банде свои правила, и не мне их менять. Я такая же крыса, как и другие.

На этот раз мальчик не встает, сжимается в комок, спрятав лицо в коленях, и тихо скулит. При учете, что Коэн не бьет лежачего, это правильно.

— Считай это последним предупреждением, — говорит Коэн и сплевывает на пол. Надеюсь, что на пол, а не на Мышонка. Не смотрю.

После этого главарь спокойно возвращается к костру. “Император” выплеснул свой гнев.

Поднимаю глаза. Мышонок еще на полу, но никто больше не обращает внимания на скорчившегося в углу мальчишку.