Руины веры

Следов вокруг много. Но на этот раз мы остановились в самом центре жилого поселка. Все дорожки истоптаны. Не поймешь, какие следы свежие, а каким несколько дней — последний снег был неделю назад.

— Кэм! — доносится откуда-то справа. — Кэм!

Резко поворачиваюсь. Питер, в теплом пуховике и шапке, натянутой по самые глаза, выглядывает из-за угла соседнего барака. Чувствую, как только-только зажившие губы растягиваются в ликующей улыбке. Сработало! Черт возьми, сработало!

Оглядываюсь, убеждаюсь, что из строения никто не вышел, а спящие остаются спящими, и, приседая, короткими перебежками, несусь к связному.

— Кэм, я так рад тебя видеть! — Питер улыбается от уха до уха.

Белозубая улыбка, здоровый румянец, теплая качественная одежда… Радость исчезает. Появляется злость. Мне хочется ударить, прямо по этой улыбке. За то, что они живут в комфорте. За то, что им наплевать на то, что мы только что похоронили ребенка в мерзлой земле.

— Привет, — отвечаю сухо.

Снова оглядываюсь, и мы заходим в пустой барак.

— Ну и заставил ты нас поломать головы, — весело продолжает Питер. — Точка - тире… Ну ты даешь!

— А что мне нужно было делать? — шиплю. — Сделать транспарант?

— Да нет, — сдает назад, — это было гениально. Все аналитики признали.

Похвала снова злит. Гениально. Это было на грани самоубийства, и если бы Райан не прикрыл, быть бы мне уже пугалом без поля.

Молчу. Хмуро смотрю на Питера из-под козырька кепки и молчу. Мне казалось, мне столько есть ему сказать. А сейчас нет слов.

— Ты узнал что-то важное? — начинает первым Пит. — Ты знаешь, кто заказчик?

Трясу головой. Нет, так не пойдет. Хватит закулисных игр.

— Я знаю, что вы знаете, куда направляются Проклятые, — говорю прямо. — И я знаю, что вы не намерены рисковать, подпуская их близко к Верхнему миру. Как скоро вы готовитесь их накрыть? Сегодня? Завтра? Через неделю? Сколько еще до границы? Пара километров? Десяток? — наступаю на него. Питер крупнее меня, выше на полторы головы, вдвое шире в плечах, но он отступает назад, теряется под моим натиском.

— Кэм, не кипятись, — просит, поднимая руки ладонями от себя. — Ты же работаешь на нас, тебе ничего не грозит.

— А им? — мотаю головой в ту сторону, где в соседнем бараке спят Проклятые. — Вы собирались оставить в живых кого-то, кроме Коэна?

— Это решаю не я, — напоминает.

Знаю. И, возможно, даже не Коннери, а тот, чье имя и высокое звание я никогда не узнаю.

Устало сажусь на остов старой кровати, давно лишенной матраса. Крепко сжимаю пальцами край. Смотрю в пол.

— Так было решено изначально? Или я даю быстрый результат, или в топку?

Питер усаживается рядом. Кровать натужно скрипит.

— Никто не знал, что Проклятые снимутся с места и пойдут к Верхнему миру, — говорит примирительно. — Если они доберутся до нанимателя, и мы их упустим, погибнет много людей. СБ не может рисковать.

— Вы их не упустите, — поднимаю голову, ловлю его взгляд. Пальцы не разжимаю, будто, если отпущу, упаду. — Повесьте на меня маячок, — прошу, — обвесьте хоть гирляндой. Дайте мне шанс.

Снова отвожу глаза. Мне непривычно и неуютно. Не умею просить.

— Все, что я могу обещать, это то, что передам твои слова.

— Знаю, — сжимаю зубы от бессилия. Питер всего лишь связной. — Так устрой мне встречу с полковником. Может, я смогу его убедить.

— Ты так уверен, что сможешь предупредить нас вовремя?

— Я уверен, что костьми лягу, чтобы вытащить отца. Я не подведу, — обещаю. — Дайте хотя бы попытаться. Кесседи не участвовал в терактах, и он против Коэна. Если СБ пообещает не трогать остальных членов банды, кроме главаря, он поможет.

Питер смотрит внимательно и подозрительно:

— Ты хочешь сказать, что кому-то доверяешь?

— Доверяю, — говорю со всей серьезностью. После всех моих прошлых высказываний, должно быть, звучит неправдоподобно, но я верю в то, что говорю.

Рассказываю Питеру все, что удалось узнать от Райана: о Джеке, Коэне и банде. Пит записывает для аналитиков и своего начальства. Хмурится, сводит брови к переносице.

— Значит, из всех участвующих в терактах, в живых остался только Коэн? — подводит итог.

— Остальные были смертниками, — предполагаю.

Питер кивает, принимая версию, а потом задает главный вопрос:

— А что если у тебя ничего не выйдет? Готов ли ты подать сигнал, что пора прерывать операцию и брать Коэна, если ты поймешь, что твоя сделка не выгорит?

Прямо и открыто смотрю ему в глаза, говорю медленно, четко, с расстановкой, чтобы он наверняка принял мои слова всерьез:

— Я не обреку на смерть сотни невиновных ради мести, — не знаю, что Питер читает в моих глазах, но кивает. — С Кесседи у нас есть шанс, — продолжаю уверенно. — Вместе мы сможем обдурить Коэна.

А вот теперь Питер сомневается, качает головой.

— Что-то ты слишком уверен в этом парне. Мы тебе уже говорили, на него у СБ ничего нет. Все файлы утрачены. Нам неизвестно о нем ровным счетом ничего.

Глубоко вздыхаю, как перед прыжком в холодную воду. За то, что сейчас скажу, мне хочется откусить себе язык. Никому никогда не скажу, да, Кэм? Вот цена твоего слова.