Руины веры

Мышь лежит навзничь, раскинув в сторону руки, напоминающие крылья в большой ему куртке с широкими рукавами. В его груди торчит кол, в диаметре не меньше моего кулака. А на конце орудия убийства колышется на ветру кусок красной ткани. Я помню эту материю. Это кусок юбки одной из женщин банды Сида. Они выследили нас, нашли и отомстили за своих.

Пошатываюсь. Сгибаюсь, уперев ладони в колени. Дышу тяжело.

Мне давно никого не жалко. Чужие жизни для меня ничего не значат. Мы живем параллельно: я и остальные. Никому не желаю зла, но мне никого не жаль. Мне все равно. Каждый сам за себя… Я…. Я сейчас упаду рядом с Кесседи в снег и разревусь!

Тишина. Гнетущая. Мертвая.

Райан так и сидит в снегу, склонившись над телом, и не шевелится. Не знаю, что сказать. Молчу. Мне больно внутри и хочется выть от несправедливости этого мира.

Позволяю себе слабость — отворачиваюсь. Стою и смотрю на снежные просторы, темные силуэты строений вдали. Шмыгаю носом и силюсь не зареветь. Слезы ничего не изменят.

Слышу скрип снега. Оборачиваюсь. Райан с усилием вытаскивает кол, снимает красную тряпицу и убирает в карман. Орудие отбрасывает в сторону. А потом наклоняется и берет Мышонка, но не перекидывает через плечо, как раньше, а поднимает на вытянутых руках и прижимает к себе. Его лицо ничего не выражает. Бледное, отрешенное.

А потом поворачивается и направляется в ту сторону, откуда мы пришли.

***

Когда Кесседи бережно опускает тело мальчишки возле барака, все члены банды уже у крыльца. Очевидно, Попс поднял панику и разбудил главаря. Поздно.

— Какого?.. — начинает Коэн и затыкается.

Райан молча вынимает красную тряпку и вкладывает в ладонь главаря. Его взгляд говорит красноречивее любых слов. Он был против нападения на банду Сида, но Коэн хотел кому-то что-то доказать, а заодно повеселиться.

Из-за плеча главаря высовывается Фил.

— Ого, — ахает. — Ничего себе!

Это ошибка. На месте блондина любой здравомыслящий человек бежал бы сейчас без оглядки, хоронился бы в самом темном углу. Но мыслительная деятельность явно не конек Фила.

Кесседи разворачивается в его сторону. Медленно, словно преодолевая сопротивление воздуха. Делает шаг вперед. На лице Фила удивление, он еще не понимает. Зато понимает главарь и благословляет, отступая с пути.

Райан бьет без замаха. Со всей силы. В лицо. Фил падает с одного удара.

— Ты проспал! — рычит Кесседи, нанося удары уже лежачему и слабо сопротивляющемуся блондину.

Фил жаждал получить в руки оружие, радовался, когда ему дали подержать нож для пытки пленника. Но я помню, как он валялся по земле с охранником завода, не в силах победить. Фил не боец. А вот Райан — да. А еще он в бешенстве. И ему больно. Гремучая смесь.

Никто не вмешивается. Все в шоке и растерянности, а на лице главаря удовлетворение. Он любит кровь в любом ее проявлении.

Кесседи может прямо сейчас забить Фила до смерти, понимаю, и никто не вступится, не скажет и слова. А Райан поймет, что натворил, когда будет поздно.

К черту.

— Райан, остановись! — кричу под неодобрительный взгляд Коэна. — Он этого не стоит! Не надо!

Мне не жаль Фила. Мне даже приходилось желать ему смерти. И, признаюсь, убивай, Коэн блондина на моих глазах, во мне не шевельнулось бы ни малейшего желания его остановить. Но Кесседи отойдет и пожалеет о том, что сделает.

— Райан, ради Мышонка!

Последний довод действует. Кулак Кесседи не достигает своей цели в последний раз и бьет в снег. После чего Райан поднимается на ноги. Костяшки пальцев сбиты, грудь тяжело вздымается. А Фил переворачивается, становится на колени, обхватив себя руками под ребра, и сплевывает кровь, закашливается, а потом его начинает рвать. Отворачиваюсь.

— Райан, — осторожно дотрагиваюсь до его плеча. Вздрагивает. — Его нужно похоронить.

По взгляду главаря ясно без слов, что сейчас в первую очередь он похоронил бы меня. Иди к черту, Коэн.

— Лопата, — голос Кесседи звучит глухо, — лопата нужна.

— Не вздумай, — подает голос главарь. — Это долго и хлопотно. Прикопаем в снегу, и дело с концом.

Кажется, взглядом Райана можно было бы растопить ледники.

— Это мое дело.

— Как знаешь, — фыркает Коэн. — Но до отхода в барак ты не зайдешь, — после чего поворачивается к блондину: — Быстро поднимай свои кости и иди внутрь! Живо! Остальные тоже! Чего встали?!

Никто не перечит. Вижу, как Попс идет к крыльцу и то и дело оглядывается на тело своего бывшего друга. Ему хочется остаться, но он боится гнева главаря. Вот она, цена дружбы в Нижнем мире.

— Кэм? — вот и меня не обделил вниманием “его величество”.

— Я остаюсь, — отвечаю твердо. Пусть набьет мне лицо попозже. Подождет.

Коэн дарит мне многообещающий взгляд и уходит в барак. Мы остаемся на улице: я, Райан и тело Мышонка.

— Спасибо, — тихо произносит Кесседи, не глядя на меня. У меня в горле стоит ком. Ответить мне нечего. — Побудь здесь, — просит, а сам решительно направляется в сторону жилых бараков.