Руины веры

Дергаюсь, силюсь ответить, но стоит открыть рот, он забивается снегом. Задыхаюсь. Снова дергаюсь, пытаясь вырваться, но меня держат крепко. Замираю. Силой ничего не добьюсь, потому что противник сильнее.

— Успокоился? — голос уже ровный.

— Угу, — мычу.

Захват тут же расслабляется, Райан отпускает и слезает с меня. Неловко поднимаюсь. Тру рукавом глаза и отплевываюсь. Губа снова треснула, по подбородку течет кровь.

— Ну и видок, — комментирует Кесседи, достает из кармана кусок ткани и протягивает. — На, зажми.

Беру, прикладываю к губе, смотрю на Райана волком. И только теперь понимаю, что он один. За его спиной не столпились Проклятые, не вышел “венценосный” Коэн, готовый карать предателя. Никого, все так же, как и час назад — только я, Кесседи, и снег.

Райан тоже оглядывается на дверь.

— Твое счастье, никто не проснулся, — язвит. — А теперь я хочу знать, что это было?

Наконец, полностью выбираюсь из сугроба, отряхиваюсь.

— Так, реакцию проверял, — бормочу, натягивая кепку на глаза, и отворачиваюсь. Так мучительно стыдно мне не было никогда в жизни.

Кесседи молчит. Ждет, что я еще что-то скажу, но нечего. Мне только что удалось придумать теорию заговора, обвинить во всем Райана, а заодно распрощаться с жизнью.

Кесседи делает шаг в сторону, опускает руку в снег и достает мой нож. Складывает и протягивает мне.

— Держи, это твое, — молча принимаю и убираю в карман. — И это тоже забирай, — в мою раскрытую ладонь ложится тот самый миниатюрный фонарик, с которым он изучал в темноте раны Гвен.

Это как пощечина, удар по лицу, и куда более болезненный, чем тот, который подарил мне на днях главарь. ОН ХОДИЛ ЗА ФОНАРЕМ!

Повисает молчание. Знаю, что Кесседи прекрасно понял причину моего поступка, но извиниться не могу.

— Я тебя не предам, — вдруг тихо произносит Райан. — Ты сам сказал, если не сдал тогда, не сдам и сейчас. Не надо ждать от меня ножа в спину, — легко сказать — не ждать. — Ладно, — решает он, видя, что я еще не в себе. — Пойду, пройдусь вокруг, осмотрюсь.

Снег скрипит под его ногами, а я так и стою с фонариком в руке.

“Я тебя не предам”, — так и стучит набатом в голове.

Черт тебя дери, Кесседи, кажется, я тебе верю.

24.

Холодно. Холод пробирает до костей. Ежусь, подтягиваю колени к груди, укрываюсь с головой, но мне все равно холодно.

Лежу в самом дальнем углу. Костер далеко. Но второй раз развести собственный огонь, наплевав на прямой приказ Коэна, было бы откровенной провокацией. Один раз можно позлить главаря ради собственного удовольствия, дважды — глупо. Действительно умным поступком было бы согласиться с Коэном, а потом выбрать себе теплое местечко поближе к нему. Но не могу заставить себя приблизиться к этому человеку. Он настолько мне неприятен, что не расслаблюсь ни на минуту, и точно не усну. Лучше уж так.

Одеяло слабо помогает от холода, зато отрезает половину звуков: храп Коэна, звуки шагов тех, кто время от времени выходит справить нужду, шепот близнецов, которым какого-то черта не спится.

Не спится и мне. И не только из-за холода. Прокручиваю в голове последние события и не могу остановиться. Причин хорошего отношения Райана ко мне я не нахожу. Даже после моего глупого нападения с ножом у крыльца, он не разозлился. А когда заступивший за нами на дежурство Олаф удивленно спросил, почему примят снег, будто по нему кто-то валялся, Кесседи только усмехнулся, и сказал, что меня ноги плохо держат. Всего-то оступился, с кем не бывает. Да уж…

Дежурство Олафа и Курта заканчивается. На их место заступают Фил и Попс. Слышу голоса, скрип половиц, чувствую холодный ветер, ворвавшийся снаружи при открытии двери. Скорей бы уже отправиться в путь, чем лежать так и слушать раскатистый храп главаря.

Кто-то дотрагивается до моего плеча. Вздрагиваю. Сбрасываю одеяло с головы.

Шиплю:

— Райан, какого черта подкрадываешься?

Сажусь на одеяле. Лицо у Кесседи озабоченное, и мне это не нравится.

— Мыша не видел?

— Н-нет, — осматриваюсь. Кажется, он лежал в противоположном от меня углу. Да, вижу его лоскутное одеяло и потертый рюкзак. Самого парнишки не видать. — А что, его давно нет?

— Угу, — Райан отворачивается, кусая губы. Волнуется. — Он выходил, я задремал, проснулся, а его так и нет.

— Вышел еще раз? — предполагаю без особой надежды.

— Возможно, — Кесседи не спорит. — Ладно, извини, спи дальше, пойду поищу.

И как, черт его дери, Райану удается так запросто произносить слова извинения? Мне проще трижды пережить “нравоучения” Коэна с пусканием крови, чем попросить прощения.

— Погоди, — останавливаю. Встаю. Какое теперь спать. — Я с тобой.

Пожимает плечом:

— Как знаешь.

Кесседи аккуратно переступает через спящих и идет к двери. Следую за ним. Бросаю взгляд на главаря. Лицо умиротворенное. Самый младший член банды куда-то запропастился, но беспокоит это только Райана. Коэна волнует лишь Коэн.

На крыльце заседает Фил. Блондин привалился плечом к стене и нагло спит, запрокинув голову и раскрыв рот.

— Снега не наметет? — грубо бросает Кесседи, толкая Фила в бок ботинком.

— А? Что? — вскидывается блондин, ошалело осматривается спросонья по сторонам.