Рук (ЛП)

— Ты должна была сказать мне правду, — говорит он. — Ты должна была делать всё то, что я говорю, и ты должна была говорить правду. Тогда я мог бы взять то, за чем пришёл, и ты могла бы пойти своим весёлым путём. А теперь?

Это звучит зловеще. Мне совсем не нравится, как это звучит. Парень в лыжной маске неодобрительно цыкает.

— Теперь я должен тебя убить, — информирует он меня. — Я не вижу другого выхода.

— Вы не обязаны. Вы не обязаны убивать меня. Не надо, если не хотите.

Парень в лыжной маске вздыхает.

— Конечно, я хочу. Желание не относится к делу. Я должен следовать правилам, даже если ты не следуешь. Сколько денег у тебя дома?

— Я не знаю. Три... три сотни долларов?

— Три сотни? И всё? — парень поднимается на ноги, шипя как змея. — Думаешь, я могу спасти тебе жизнь за какие-то триста долларов? Ты облажалась, леди. Хорошо и по-настоящему облажалась.

Он начинает приближаться ко мне, и поле моего зрения заполняют потрёпанные носки его поношенных кожаных ботинок. Внутри меня вспыхивает паника.

— Подождите! Подождите! У меня... у меня дома есть мамино обручальное кольцо. Там два карата. Оно... оно может стоить минимум пятнадцать тысяч. И у меня есть сорок семь тысяч долларов на банковском счету. Я могу достать их вам. Я могу отдать вам это все.

— Ты думаешь, столько стоит твоя жизнь? Сорок семь тысяч и кусок железа с камнем?

— Это всё, что у меня есть, — мой голос такой тихий, но эхом отдаётся в коридоре музея.

Мужчина в лыжной маске ничего не говорит. Он стоит надо мной, смотрит на меня сверху вниз, эти холодные безжизненные голубые глаза оценивают меня, и глубоко внутри я знаю. Это ключевой момент. Здесь он решает, убьёт меня или позволит мне жить. Если я скажу что-то не то, если я даже посмотрю на него не так, он достанет этот свой нож и вонзит его мне в грудь. Я ничего не смогу с этим поделать.

В проходящие моменты меня посещает мысль. Я снова встречаюсь лицом к лицу с собственной смертью. Первый раз был в моей машине пять лет назад, пока я сидела за рулём, ожидая, пока нос автомобиля не врежется в холодную, недружелюбную воду Ист-Ривер. И сейчас, лёжа на спине, на полу музея, я смотрела в глаза незнакомца. Но на этот раз я вдруг перестала бояться. Я выжила, не утонув, только чтобы умирать ежедневно, каждый раз вспоминая, что мой сын больше не со мной.

Если я сегодня умру, мне не придётся страдать от боли этой правды каждый раз, просыпаясь по утрам. Мне больше не придётся стоять в дверном проёме его спальни, обвивая руками своё тело, будто пытаясь себя удержать, глядя на все его вещи, его машинки и электрическую железную дорогу, его аккуратно сложенную одежду на конце кровати или его потрёпанного мишку, Хавьера, который лежал лицом вниз на пыльном полу перед окном. Я просто исчезну, и ничего не останется. Ни стыда. Ни вины. Ни одиночества. Ни боли. Только приветливые руки забвения.

Я закрываю глаза.

Но смерть не наступает.

— Тогда, полагаю, этого ты и стоишь, — шепчет мой нападающий. — Для некоторых людей сорока семи тысячи долларов недостаточно. Но ты мне нравишься, док. Сегодня для тебя этого достаточно.

*** 

Я не могу нормально идти. Не могу опереться на левую ногу; каждый раз, когда пытаюсь, мои нервные окончания пронзает жгучая острая боль. Не только нервные окончания в ноге, а по всему телу, быстро и жестоко, как молния. От тяжести этого захватывает дух — так сильно, что я практически теряю сознание, пока этот парень в лыжной маске тащит меня за руку по коридору.

— Ты выведешь меня через секретную дверь, — говорит он, игнорируя моё тяжёлое дыхание. Я скачу и прыгаю, пытаясь поспевать за ним, но он, кажется, ничего не замечает. — Как только мы выйдем за дверь, ты будешь ждать вне поля зрения, пока я ловлю такси. Мы оба сядем сзади. Ты будешь притворяться, что я твой друг. Не будешь пытаться поднять тревогу. Если попытаешься, все выйдет из-под моего контроля. Я больше не смогу тебе помочь. Понимаешь?

— Это не секретная дверь. Это всего лишь вход для погрузочной платформы.

— Значит, вход для погрузочной платформы. Погрузочная платформа. Погрузочная платформа. Да.

Он произносит слова, и это окончательно. Я не могу с ним спорить. Не могу предложить другой вариант. С этим парнем что-то не так, я точно знаю. Помимо того, что он жестокий преступник, я подозреваю, что он ещё страдает от какого-то психического расстройства, которое заставляет его сильно фокусироваться на чём-либо. Когда он хотел, чтобы я извинилась в своём кабинете, он практически был встревожен. Его нестабильные действия были следствием какой-то отчаянной необходимости того, чтобы я что-то делала, пока он повелевает мной. Он не переставал говорить о правилах — правилах, которым я должна следовать, и совершенно других правилах, которым нужно следовать ему. И сейчас, пока он тащит меня за руку, кажется крайне важным, чтобы мы добрались до погрузочной платформы как можно быстрее.