Феликс призадумывается. Он мог бы продолжать спор — им с Лекси не привыкать, — а мог бы забыть о ссоре, позвать ее к себе. Дотронувшись до ее рукава и украдкой глянув на часы, он улыбается томно, чувственно.
— Ты никуда не спешишь? — спрашивает он.
Как рассказать в двух словах о Феликсе? В конце шестидесятых, когда они познакомились, он работал корреспондентом на Би-би-си, переходил с радио на телевидение. Внешность у него была самая подходящая для телеэкрана: красавец, но не слишком броский; загорелый, но не дочерна; блондин, но не слащавый; одевался со вкусом, но не щегольски; стригся по моде. Его коньком были горячие точки, катастрофы, стихийные бедствия — пафосная журналистика, совсем не во вкусе Лекси. Армия сверхдержавы бомбит маленькую социалистическую страну — зовите Феликса! Наводнение смыло поселок — как же без Феликса? Где-то проснулся вулкан, рыбачьи баркасы затерялись в Атлантическом океане, молния ударила в средневековый собор — Феликс в самом опасном месте, наверняка в бронежилете, своей излюбленной одежде. Говорил он веско, уверенно: «Феликс Рофф, Би-би-си». Этой фразой и решительным кивком он заканчивал все репортажи. Лекси он преследовал с тем же упорством и страстью, что и катастрофы, тиранов и их жертв — несчастных, но таких колоритных. Роман их длился несколько лет, с перерывами. Они были в вечном движении, Феликс и Лекси, — встречались, расставались, сходились, расходились, и так по кругу. Лекси уходила, Феликс преследовал ее, возвращал, она снова уходила. Они были словно наэлектризованная одежда — их тянуло друг к другу, но искры так и сыпались.
Знакомство их, за несколько месяцев до спора на Пиккадилли, началось с одного-единственного слова — с его оклика: «Синьора!»
Лекси глянула вниз с балкона третьего этажа, откуда открывался хороший вид. Улица превратилась в бурую пенистую реку, что несла сучья, кресла, машины, велосипеды, дорожные знаки, веревки с бельем. Квартиры и магазины на нижних этажах были затоплены, вывески —
Шел ноябрь 1966 года. За два дня выпала трехмесячная норма осадков, река Арно вышла из берегов, и Флоренция тонула, погружалась в пучину: всюду была река. В квартирах, в магазинах, в Домском соборе, в подъездах, в галерее Уффици. Река сметала мебель, людей, статуи, растения, животных, посуду, картины, книги, карты. Смыла из лавочек на Понте Веккьо все драгоценности, и объяли их бурые воды, и унесли на дно, в ил.
—
Светловолосый человек, положив весла, встал во весь рост в лодке, покачнулся.
— Собор! — крикнул он. — Со-бор!
Дженнаро, фотограф, в чьей квартире остановилась Лекси, встал с ней рядом на балконе и тоже посмотрел вниз, на улицу.
—
Лекси кивнула.
—
Лекси пожала плечами.
Дженнаро презрительно фыркнул и вернулся в комнату что-то сказать жене, которая усаживала их маленького сына на высокий стул.
Лекси смотрела на незнакомца: тот раздумывал.
— Синьора, — начал он снова, — собор!
Лекси потушила сигарету о бортик балкона. Не объяснить ли ему дорогу по-итальянски? Нет, не стоит — не настолько хорошо она знает язык.
— Во-первых, собор по-итальянски
— Боже, — сказал светловолосый своему оператору, — англичанка!
На Пиккадилли Феликс все так же улыбается Лекси — уверенно, зовуще, слегка прижимаясь к ней.
— Ты никуда не спешишь? — спрашивает он.
Он донимал ее все утро: поезжай в Париж, поехали со мной в Париж, остановимся вместе в отеле «Сен-Жак» — не дело это, если «Курьер» поселит тебя в каком-нибудь клоповнике; сходим в клуб журналистов, представлю тебя нужным людям. Он кое-как управился с омаром, а заодно прочитал ей целую лекцию о Сайгоне, откуда недавно вернулся: гранаты, взрывы, химические атаки американцев, город наводнен журналистами, бомбами, проститутками, солдатами, а он чудом избежал малярии, лихорадки денге, лямблиоза, а то и чего пострашнее.
Лекси сдвигает на лоб очки, задирает рукав пальто, чтобы взглянуть на часы, и злится на себя за ответное желание.
— Спешу, мне некогда, — огрызается она.
— Тогда поужинаем вместе? Вечером? Успеем, самолет у меня в девять.
Лекси отступает на край тротуара.
— Подумаю, — отвечает она. — Позвоню позже.