Рука, что впервые держала мою

Элина оглядывается вокруг, как путник после долгой разлуки с домом. Свобода кружит голову. Можно почитать, позвонить подруге, написать письмо, поработать в студии, сварить суп, разобрать одежду, вымыть голову, выйти все-таки с Ионой на прогулку, посмотреть телевизор, сделать запись в дневнике, вымыть пол или окна, посидеть в Интернете — делай что хочешь.

Но стоит ли тревожить малыша? Элина в задумчивости смотрит на него. Крепко ли он уснул? Вдруг проснется, если переложить его с колен в кроватку или в коляску?

Элина просовывает руки ему под бочок, очень бережно, придерживая большими пальцами голову. Иона вздыхает, причмокивает, но не просыпается. С бесконечной осторожностью Элина приподнимает малыша. В ту же секунду он приоткрывает глазки и коротко, хрипло всхлипывает. Элина снова укладывает малыша на колени. Иона сует в рот палец и недовольно, обиженно сосет. Элина сидит неподвижно, почти не дыша. Иона снова засыпает.

Ну вот, думает Элина, плакала наша прогулка. Придется здесь сидеть, пока не проснется Иона. А это, пожалуй, не так уж и плохо.

Но в эту минуту Элине кажется, что хуже ничего и придумать нельзя. Та к тоскливо сидеть взаперти, так тянет на улицу — гулять, смотреть на мир, двигаться. Когда Тед возвращается с работы, весь дыша жизнью города, Элина не сводит с него глаз. Хочется стоять рядом, вдыхать эту жизнь, ее аромат. Тянет подальше отсюда, куда угодно.

Элина обводит беспокойным взглядом комнату и замечает подле себя на диване записку. Берет ее, разглаживает — почерк Теда; наверное, список покупок. Нет, никакой не список покупок:

ненадежные

камни

тот же человек?

имя, возможно, на Р

бумажный змей

В конце списка еще два слова, но их не разобрать. Одно начинается с «к» — «кит», «кот» или «ком», другое — то ли «сыр», то ли «сыро». На обороте написано: «Спросить Э.» И зачеркнуто.

Элина вертит записку в руках, читает снова и снова, сверху вниз, снизу вверх, пытаясь составить из слов предложение, стихотворение. Что это за список? Для чего Тед его составлял? Слово «ненадежные» относится к слову «камни» или к чему-то еще? И в чем разница? Что за «тот же человек»? И о чем хотел Тед спросить ее, но передумал? Чье имя начинается на Р? Элина переворачивает записку — уголки посинели. Наверное, Тед носил ее в кармане джинсов, а вчера вечером сел на диван и она выпала. Элина перечитывает записку, и вот уже чернильные крючки и петли пляшут перед глазами, а в голове беспрепятственно разгуливают ненадежные личности с камнями и бумажными змеями.

Элина сворачивает и разворачивает бумажку, и вдруг ее поражает внезапная мысль — нет, чувство. Потребность увидеть маму, настолько глубинная, первобытная, что невольно разбирает смех. Увидеть маму. Давно ли ей так хотелось к маме? Двадцать лет назад? Двадцать пять? Когда она пошла в детский сад? Когда по дороге из школы ее столкнула в крапиву девчонка постарше? В девять лет, когда она пошла в поход и забыла спальник?

На острове сейчас разгар лета, в маминой гостинице горячая пора. Местная детвора учится плавать в бухте с песчаным дном; в скобяной лавке на главной улице продают лопаты, ведра и рыболовные снасти отдыхающим из Хельсинки и немецким туристам. В гавани, в палатках вдоль кромки воды, выставлены вязаные шапочки, парусиновые туфли, майки с надписью «Суоми».

А мама? Элина смотрит на стенные часы. Полдвенадцатого — значит, в Финляндии полвторого. Притом что Элина давно уехала из дома, что она якобы ненавидит гостиницу, постояльцев, остров, захолустный городишко, целую страну и сбежала оттуда подальше при первой возможности, она до сих пор помнит тамошний порядок жизни. Мама сейчас подает постояльцам обед на открытом воздухе, в саду, на разномастных щербатых тарелках. Напитки — в бокалах всех размеров и цветов. Если на улице дождь, гости обедают, сидя рядком на веранде. Вот мама выходит из кухни вальяжной походкой, в розовых очках, поверх неизменного батистового платья надет передник, в руках — четыре тарелки. Если кто-то из гостей делает заказ, она не спеша выуживает из кармана передника ручку, блокнот, очки для чтения. И с блокнотом в руке вразвалку идет на кухню, мимо бука-великана, мимо скульптуры из проволочной сетки, камней и морских раковин — Элина сделала ее еще в школе, а теперь смотреть на нее не может.

Тоска по дому, жгучая, как глоток виски, накатывает на Элину. Хочется сидеть с Ионой, прислонившись спиной к буку, и смотреть, как мама снует туда-сюда. В эту минуту она и сама не понимает, что делает одна в Лондоне, раз можно быть там. Зачем она здесь? Зачем уехала?

Не спеша, осторожно, чтобы не разбудить Иону, Элина тянется к забытому на кофейном столике мобильнику. Набирает номер, слушает гудки и представляет телефон у себя дома, на дубовой стойке, низенький, приземистый; вот мама, услышав из сада звонок, спешит через застекленную террасу, ступая по неровным половицам, и…

— Вилкуна, — небрежно отвечает чужой голос.