Рука дьявола

И вот утром, чуть свет, Ленька уже шагал по дороге к бору с узелком в руке, пытаясь не думать о том, что ждет его по возвращении из Сосновки. Он вошел в лес. Тут было совсем темно и непривычно тихо. Леньку даже охватила какая-то неясная робость. Он сбавил шаг, настороженно оглядываясь и прислушиваясь к глухой лесной тишине.

Но вот лес стал помаленьку редеть, над головой появлялось все больше и больше голубых просветов. И наконец лес распахнулся и выпустил Леньку в просторную зеленую степь. За дальним колком уже подымалось солнце. Его лучи ударили в стену бора, рассыпались по полям. Поля сразу ожили, засверкали золочеными росами. Ленька постоял малость, любуясь, засмеялся от удовольствия и бодро пошагал вперед. Вот и знакомая развилка. Здесь он когда-то, едва живой от голодухи, разъехался с сестрами в разные села. Немало времени уже прошло с того дня, а он помнит все так ярко, словно это было вчера. И никогда, наверное, не забудет...

Дорога на Сосновку была легкой и веселой. Она юрко бежала с холмика на холмик меж хлебных полей, среди круглых, будто островки, березовых колков.

Впереди показался пологий высокий холм. Ленька знал уже: за ним Сосновка. Дорога, сделав две-три плавные петли, легко взбежала на вершину меж двух высоких берез. Глянул Ленька с холма вниз и ахнул от восторга: вся Сосновка лежала перед ним, пестрая от разноцветных крыш, с зелеными пятнами деревьев, с прямой и единственной улицей, уходящей к темно-синей полосе бесконечного бора.

Ленька, будто не он только что прошагал восемнадцать верст, бегом помчался с холма, захлебываясь ветром.

Первой увидела его Нюра. Она играла у ограды, сосредоточенно ковыряя щепкой землю. Подняла случайно голову, вскрикнула, словно в испуге. Потом распрямилась стремительно, кинула щепку и, раскинув вымазанные землей руки, бросилась навстречу:

— Братка! Братка пришел! Братушка!..

За ней уже бежала Катька, переваливаясь с боку на бок, словно уточка.

— Няня, няня!

Ленька на ходу подхватил Катьку, притиснул к себе упругонькое тельце, жадно вдохнул знакомый и родной до боли запах ее мягких волос — запах солнца, пыли и полыни. Нюра, охватив его руками по поясу, тесно прильнула к боку, будто боясь, что Ленька сейчас уйдет, и жалась, жалась к нему...

Так и стояли они, притихшие, счастливые своим маленьким горьким счастьем.

Выбежали хозяйские дети — двое мальчишек и девчонка, мал мала меньше, встали в сторонке и с любопытством уставились на Леньку. Вышла хозяйка, потом соседка из избы напротив...

Поднял Ленька влажные глаза, увидел женщин, застеснялся, стал торопливо отрывать от себя руки девчонок.

— Ну ладно, ладно... Довольно, чего уж там... Нюра... Катя... Айда-ка лучше поглядим, что я принес вам...

Руки сразу разжались, и девчонки в один голос заверещали:

— Покажь, покажь,  а? — и  потащили его  к  калитке.

За ними гуськом двинулись и те трое, замурзанные, с облупленными носами, жадно поглядывая на узелок: что там?

У калитки Ленька остановился, стащил с головы картуз, низко поклонился хозяйке:

— Добрый день вам, теть...

Она тоже поклонилась ему, улыбнулась и распахнула калитку.

— День добрый, соколик, заходи.

Он не пошел в избу, а присел на толстый сутунок, что лежал возле сеней. Мелюзга сразу облепила его тесным полукружьем, напряженно, не мигая, глядела, как его пальцы развязывают узелок, медленно, неторопливо. Распутывает Ленька узел, а сам хитро поглядывает на лица детишек. А на них такое нетерпение, такое страдание, будто ждут какого-то чуда.

Ах как понимает их Ленька, как знакомо ему это нетерпение! Помнится, сколько раз вот так же стоял он перед тятькой или маманей, когда они приезжали из гостей или с ярмарки. Ничто и никогда не волновало его так, как эти небольшие и таинственные узелки, которые почему-то всегда очень и очень медленно развязывались... Да, теперь Леньке, пожалуй, никогда больше не стоять в нетерпеливом ожидании и не получать таких дорогих и желанных гостинцев...

Наконец общий восхищенный и облегченный возглас «Ой!» возвестил, что узелок развязан и тряпица раскрыта. Ленька доволен. Он берет по яйцу и вручает каждому по очереди. Ребятишки, крепко зажав их в ладошках, и не думают есть, ждут новых гостинцев. Ленька не спеша делит хлеб, пирожки, разламывает шаньги — и тоже чтобы всем досталось поровну. А сало отдает старшему, Петрухе, годов семи:

— Снеси-ка мамане...

А она стоит неподалеку, смотрит на них, а сама быстро-быстро покусывает губы.

Петруха бросается радостно к матери, сует сало, кричит:

— На, это тебе! Видала? А у нас-то гляди сколь всего!.. Полно! — Потом, оглянувшись на ребятишек, позвал: — Айдате играть. В гости. Как намедни.

И первым помчался за ограду. За ним сыпанули все остальные, держа осторожно в руках свои богатства, чтобы там, в игре, насладиться ими.

Ленька проводил их глазами, встряхнул тряпку, сложил аккуратно и сунул в картуз — карманов в его куцых и обремканных портках не было. Потом он сидел за столом, хлебал обжигающие щи и степенно разговаривал с хозяйкой.

— Девчонки-то, поди, балуют? Вы уж, теть Феня, построже с ними, ежели что...