Рука дьявола

Скоро по селу поползла страшная весть: поздней ночью в Заречье нагрянула какая-то банда. Одни говорили, что человек двадцать, другие — чуть ли не полсотни. Бандиты схватили и расстреляли председателя сельсовета, еще двух коммунистов, подожгли их избы и сельский Совет. А когда уходили, то из озорства или от лютой злобы зашвырнули в окно последней в селе избенки бомбу и побили всех, кто был там: трех детишек, мужа с женой и бабку.

На другой день помчались зареченские во все концы просить защиты. И в Елунино вот прискакал гонец... Бандитов искать двинулись из уезда и волости. Пошел и елунинский отряд самообороны во главе с Захаром Лыковым, который восседал на коне с маузером на боку и костылем в руке. Два дня рыскали самооборонцы по лесам, однако вернулись ни с чем, как, впрочем, и другие отряды,— бандитов след простыл, будто их и и не было вовсе.

Поглядеть на своих «вояк» высыпало полсела. Ребятня выбежала навстречу далеко за околицу. Самооборонцы, должно быть, крепко устали, лица темные, покрытые потом и пылью, но шли ходко, дружно печатая шаг, на рукавах у каждого красные повязки. Захар Лыков ехал на своем коне сбоку отряда хмурый и злой.

Ленька, шагая по обочине, завистливо глядел то на Митьку, то на невысокого гибкого Кольку Татурина, который делал вид неприступный и важный. Ребятишки поменьше быстро пристроились отряду в хвост и сопровождали его до самой околицы. Они строили свирепые рожи, высоко вскидывали ноги, выпячивали животы и неустанно несли грязные ладошки у висков.

Захар, глядя на них, даже согнал с лица угрюмость, подбадривал:

— Так, так, мальцы! Держи хвост трубой: вам добивать контрреволюцию.

И те старались вовсю.

Сельчане, не все, конечно, встретили «аников-воинов», как и раньше бывало, смешками, шутками, издевкой:

— Ну че, навоевались? Поди, раньше сроку поиспоганили свои портки?

— Га-га-га!

— Они. их в озере сполоснули. День стирались да день сушились.

— Гвардия! Сопли вокруг шеи вьются: подступить боязно!

Особенно старались Никита Урезков и, как всегда, подвыпивший, Елбан.

На дорогу вдруг выскочил запыхавшийся от быстрой ходьбы старый смолокур Татурин, схватил Кольку за рукав, потащил из строя.

— До кех пор, сукины дети, отца страмить будете?! — зло закричал он.— А ну геть домой! И чтоба не видел вас боле дураками, чтоба не краснеть мне за вас, оболтусов!

Отряд остановился. Колька, смущенный до крайности, уговаривал отца:

— Отпустите, тять... Не надо... Чего вы на все село?.. Ведь не баловство у нас — дело. Отпустите руку...

— Я те отпущу,— кричал старик Татурин еще громче.— Слышь, что говорю: марш домой! А ты, Серьга, чего глаза лупишь? Али тебя не касается?

Раздался смех, кто-то свистнул, кто-то выкрикнул:

— Так их, так! По шеям их!

Колька выдернул руку, отец совсем взъярился.

— А, так ты еще противиться? — И замахнулся на Кольку.

Но ударить не успел — Серега перехватил отцову руку.

— Вот что, тять, довольно. У нас свои головы. Не лезь, не мешай. А драться — не дам. — И глянул на Лыкова, который едва сдерживаясь, чтоб не взорваться, поглядывал то на толпу, то на старика Татурина.— Командуй, Захар Степаныч...

И отряд двинулся по улице, оставив позади опешившего и онемевшего от возмущения старика Татурина.

У сельсовета отряд распался. Ленька шагал домой вместе с Митькой. Заглядывая в его серое от пыли и усталое лицо, Ленька выспрашивал, как они «ходили походом», почему не отыскали бандитов и не побили их. Митька отвечал коротко и неохотно.

— Черт их найдет... Бор не степь: затаились где-то. А может, ушли. В Касмалинский лес.

Ленька не мог скрыть разочарования. Было просто обидно, что отряд сходил впустую, даже никто из винтовки ни разу не пальнул.

— Эх   вы!.. Надо было еще поискать    да на Касмалу двинуть. А так что? Трик-брик и вернулись. Смеются все...

Митька обозлился:

— Ты хоть помолчи. И без тебя тошно.

— Чего молчать-то? Я бы не вернулся. Я бы...

— Ты бы, ты бы!.. Известное дело — герой! Из чашки ложкой да на печи с тараканами.

Ленька обиделся, нахмурился и замолчал.

У своего двора Митька приостановился, глянул искоса на Леньку.

— Ну ладно, не дуйся. Айда к нам, поешь со мной за компанию, а я новость важную расскажу.

Но Ленька, упрямо сдвинув брови, пошагал дальше. Митька, проводив его взглядом, качнул головой:

— Ну ерш!..

Зашел Ленька к Шумиловым к вечеру, когда обида улеглась. Сделал вид, будто забежал к ним на минутку, по спешному делу.

Только вошел во двор — навстречу Варька, глаза круглые, блестят, лицо раскраснелось.

— Лень, что знаю!..

У Леньки в груди дрогнуло: неужто опять беда?

— Что?

— Ой, Лень!..

— Да что стряслось, говори скорей! — закричал он нетерпеливо.

Варька вдруг засмеялась.

— Да нет... Не бойся... К нам из уезда на той неделе приедут представления казать.

Ленька перевел дыхание.

— Фу ты!.. А я уж подумал... Ну, Варюха!.. Что за представления?

— А всякое там. Живые картины ставить будут, плясать, петь.

У Леньки поднялись брови.

— Да ну? Кто?

— Уездные, сказала же. Комсомольцы.

— Ух ты! А это как — живые?

Варька замялась: