Рука дьявола

— Зачем же? Хорошие девчонки... Как все... Вот только Нюра было прихворнула. Простыла. Неделю, поди, на печи отсидела. Слабенькая, поосунулась...

— Да будто нет. И Катя. Веселые.

Ленька довольно быстро управился со щами, принялся за молоко, что стояло на столе в отпотевшей кринке.

Хозяйка сидела напротив, то и дело подсовывала ему хлеб, спрашивала, не подлить ли еще щей или молока, и старалась не глядеть на Леньку, на его вспотевший от усердия лоб, чтобы не стеснять.

— Ну а ты-то как живешь, Ленюшка? Больно уж тощий какой-то. Может, кормишься худо?

— Не, ничего, — торопливо ответил Ленька.— А тощий что? Я всегда такой. Ничего. Хорошо.

— Не обижают?

— Не-е,— затряс головой Ленька, а сам подумал тоскливо: «Эх и задаст мне нынче Заковряжиха! Поди, все волосы повытеребит». И чтобы обойти неприятный разговор, он произнес:

— К осени председатель сельсовета Захар Лыков обещал мне хлебца выделить. Из обчественного амбара. Подмогну вам...

Хозяйка удивилась:

— Что за амбар такой?

— Обыкновенный, во дворе сельсовета стоит. Только хлеб в нем обчественный. Каждый хозяин ссыпает туда сколько-то хлеба, а потом его выдают самым бедным на прокорм или на посев.

— Гляди-ка! А у нас такого нет!

Ленька даже приосанился слегка, произнес, не скрывая гордости:

— Это все наш председатель — Захар Лыков надумал. Ух человек! Одна нога, а шустрый — ужас! Везде поспевает. И воевал здорово! Из матросов он. Беляки, говорят, как узнают, что его отряд идет,— сразу тягу. Два раза раненый. Командир, который самый главный, наградил его револьвером, огромадным таким, маузером называется...

Хозяйка слушала внимательно, ласково поглядывая на Леньку. Заметив, что кружка его снова опустела, потянулась к ней.

— Дай-ко еще подолью...

Ленька вскочил торопливо, затряс головой:

— Нет, нет, довольно, теть Фень. Спасибо. Наелся вот так,— и он провел ребром ладони по горлу.— Большое спасибо вам. Да и домой пора...

— А то бы побыл еще маленько. Скоро Михаиле Петрович наш прибудет. На луга он уехал... Вчерась про тебя спрашивал: давненько, говорит, не было Лени...

Ленька совсем засобирался:

— В другой раз как-нибудь... На целый день приду.

Он и хозяйка вышли со двора. Ребятишки увлеченно играли в какую-то свою, должно быть, интересную игру. Ленька подошел попрощаться.

Нюра вдруг заплакала:

— Братка, не уходи... Останься... Вместе будем...

Ленька лишь вздохнул: здорово бы! Да только хозяева, видать, с этими пятью едва концы сводят. Были бы позажиточней, так, поди, сразу не отдали бы его Заковряжину. Ленька еще раз вздохнул, проговорил тихонько:

— Не шуми, Нюра, нехорошо так. Авось придумаю что...

А тут Катька захлюпала, кинулась к тете Фене:

— Маманя, не отпускай няню...

У Леньки сперло дыхание. Он хотел было еще что-то сказать, успокоить девчонок, да только слабо махнул рукой и почти побежал вдоль улицы. А вслед ему неслось:

— Братка! Няня!..

За селом остановился: прежней дорогой идти не хотелось — очень уж длинная, да и знакома. Скучно ходить одной и той же дорогой. Может, прямо через бор? Вон и тропинка бежит туда. Ленька подумал малость и пошагал тропкой к бору.

Идет он, а у самого в голове и перед глазами одно и то же: девчонки. Жалко их до слез. Хоть и живут они у хороших людей, а все равно жалко. И ничего не поделаешь. А тут еще Катька со своим «Маманя!». Маленькая, глупенькая, совсем уже маманю забыла. Для нее, наверное, кто кормит да жалеет, тот и маманя. Эх Катька!

Ленька даже глаза прикрыл и лоб ладонью вытер. Маманя, маманя... Где она сейчас? Жива ли? Думает ли о них, вспоминает? Конечно, вспоминает. И страдает и плачет, поди... Как же случилось такое? Ведь теперь, наверное, она не узнает, где они, и никогда не найдет...

Задумался Ленька — ничего вокруг не видит. Опомнился, когда вышел на небольшую лесную поляну с кучами сухих сучьев и штабельком ошкуренных бревен. Тропинка здесь вдруг сначала раздвоилась, а потом расчетверилась. Ленька растерянно остановился, огляделся: по какой идти? Выбрал ту, что вела прямо и была пошире остальных.

Он сразу нырнул в чащу под густые низко склоненные ветки, как под крышу. В нос ударило сыростью и гнилью, будто в заброшенном погребе. Но тропа недолго петляла в этом затхлом полумраке, вскоре выбежала на светлый сухой взгорок, расцвеченный солнечными пятнами.

Весь склон взгорка был устлан яркой, будто лаковой зеленью ягодников. Ленька еще ни разу не видел такого обилия брусники и черники. «Вот куда нагрянуть бы, когда поспеет ягода!» — подумал он, с восторгом оглядываясь по сторонам.

Тропинка между тем начала медленно спускаться в глубокую и обширную котловину, стиснутую двумя дугообразными гривами. Сосны остались наверху, а тут, на дне котловины, вовсю буйствовали черемуха, калина, колючий боярышник, приземистые корявые акации и непролазный ежевичник. Оттуда, из глубины зарослей, вдруг пахнуло влажной свежестью и мятой. «Никак родник там»,— обрадовался Ленька.