Рука и сердце [сборник litres]

Расправив большой парус, он накрыл им тело отца, лежавшее на дне лодки. Потом онемевшими руками взялся за весла, выплыл в открытое море и двинулся в сторону Криккита. Он шел вдоль берега, огибая мысы и бухты, пока не увидел среди темных скал узкое ущелье, куда не проникало солнце; туда-то он и направил лодку, там и поставил ее на якорь возле самого берега. Спотыкаясь, Оуэн побрел наверх, одновременно желая сорваться в мрачные воды и упокоиться на дне морском и вместе с тем помимо собственной воли находя на крутом склоне самые надежные места, чтобы не соскользнуть вниз; наконец он выбрался на вершину и распростерся в безопасности на зеленом дерне. Едва отдышавшись, он бросился в Пен-Морфу, словно его преследовали Эриннии; он бежал стремительно, не разбирая дороги, точно безумный. Внезапно он замер, повернулся и столь же стремительно кинулся назад; на вершине горы он лег ничком, мучительно вглядываясь в покрытое парусиной тело в лодке: вдруг оно шевельнется, вдруг складка ткани сдвинется? Внизу, под скалой, все было тихо, но внезапно в бликах света ему почудилось, будто по парусу прошел какой-то трепет. Оуэн сбежал вниз с утеса, сорвал с себя одежду, прыгнул в воду и подплыл к лодке. В ней царил покой, ужасный покой смерти! Несколько минут он не осмеливался приподнять парусину. Затем, сообразив, что страх оставить отца без помощи, пока в нем еще теплится искра жизни, может овладеть им снова, Оуэн отодвинул парусинный саван. На него устремил невидящий взор мертвец. Оуэн опустил его веки и подвязал челюсть. Снова поглядел на отца и поцеловал хладное чело.

«Я был обречен на это судьбой, отец! Лучше было бы мне и вовсе не родиться на свет!»

Дневной свет угасал, чудесный дневной свет! Оуэн выплыл на берег, оделся и снова направился в Пен-Морфу. Когда он распахнул дверь, Эллис Притчард с упреком взглянул на него со своего места у камина, в темном углу.

– Вот наконец и ты, – промолвил он. – Ни один из нас (то есть ни один из нашего сословия) не бросил бы жену оплакивать дитя в одиночестве и ни один из нас не позволил бы своему отцу убить свое собственное дитя. Будет лучше забрать ее у тебя навсегда.

– Я ничего ему не говорила! – жалобно вскричала Нест, глядя на мужа. – Он заставил меня рассказать немногое, а об остальном догадался сам!

Она покачивала на коленях ребенка, как будто он был еще жив. Оуэн остановился перед Эллисом Притчардом.

– Замолчите, – тихо сказал он. – Случиться может лишь то, что предопределено судьбою. Я исполнил то, что было назначено мне много сотен лет тому назад. Время только дожидалось меня, а вместе с ним – тот, кому суждено было погибнуть. Я совершил деяние, о котором давным-давно возвещало пророчество!

Эллис Притчард знал о пророчестве и слепо верил в его силу, но не предполагал, что оно исполнится при его жизни. Он мгновенно все понял, хотя характер Оуэна представлял себе превратно, полагая, что тот мог умышленно убить отца из мести за погибшее дитя, при этом убийство сквайра виделось ему вполне справедливым наказанием за ту отчаянную, неизбывную скорбь, которая в тот день овладела его единственной дочерью. Однако Эллис Притчард отдавал себе отчет в том, что суд будет придерживаться на сей счет иного мнения. Даже нестрогие валлийские законы того времени потребуют расследовать смерть человека, занимающего столь высокое положение, как сквайр Гриффитс. Поэтому проницательный Эллис задумался, как бы ему на время скрыть преступника.

– Полно, – молвил он, – приободрись! Это не вина твоя, а судьба, – добавил он, положив руку Оуэну на плечо. – Да ты весь вымок, – удивился он. – Где ты пропадал? Нест, твой муж мокрый до нитки. Вот почему вид у него такой озябший и изможденный.

Нест тихо положила младенца в колыбель; все чувства ее и самый ум притупились от горя, и потому она не поняла, на что намекает Оуэн, говоря об исполнении пророчества, а может быть, и вовсе не расслышала его слов.

От ее прикосновения несчастное сердце Оуэна чуть оттаяло.

– О Нест! – воскликнул он, заключая ее в объятия. – Ты еще любишь меня, ты еще в силах любить меня, моя душенька?

– Почему же нет? – возразила она, и глаза ее наполнились слезами. – Я люблю тебя еще сильнее, чем прежде, ведь ты был отцом моего бедного ребенка!

– Но, Нест… О, скажи ей, Эллис, ты же знаешь!

– Нет нужды, нет нужды, – откликнулся Эллис. – Ей и так пришлось много вытерпеть. Поживей, дочка, достань мое воскресное платье.

– Не понимаю, – промолвила Нест, поднося руку к голове. – Что вы хотите от меня утаить? И почему ты весь мокрый? Да поможет мне Господь, я, верно, совсем помешалась, не могу взять в толк, что значат эти ваши странные речи и дикие взгляды! Знаю только, что дитя мое погибло!

И она снова разрыдалась.

– Давай же, Нест, поторапливайся! Принеси ему что-нибудь сухое переодеться, да побыстрее!

А когда она покорно повиновалась, слишком слабая, чтобы перечить или разбираться в том, что от нее скрывают, Эллис быстрым шепотом произнес: