Рука и сердце [сборник litres]

Как-то (помнится, в четверг восемнадцатого августа) во время вечерней прогулки я забрел дальше обычного и, когда опомнился, понял, что припозднился. Мне пришло в голову срезать путь; ясно представляя себе, в какой стороне нахожусь, я подумал, что надо бы свернуть влево, где тянулась прямая узкая дорожка, и тогда я доберусь до Тура намного быстрей. И этот замысел удался бы, попадись мне в нужном месте боковая тропа, но я не учел, что в данной части Франции луговые тропинки – большая редкость; дорожка, прямая и правильная, как городская улица, в обрамлении двух ровных рядов тополей, тянулась устрашающей перспективой до самого горизонта. Надвинулась, разумеется, ночь, и я оказался в потемках. В Англии я, миновав одно-два поля, завидел бы, скорее всего, светящееся окошко и мог бы спросить дорогу у обитателей дома, но здесь мне не попадалось ни единого приветного огонька; похоже, французские крестьяне отправляются летом спать вместе с солнцем, так что, если поблизости и имелось какое-то жилье, я его не разглядел. Наконец (после, наверное, двухчасового блуждания в темноте) я увидел по одну сторону однообразной дорожки расплывчатый контур леса и, в нетерпении решившись пренебречь лесным кодексом и наказанием, грозящим его нарушителю, направился прямо туда, чтобы, на худой конец, найти какое-нибудь укрытие, прилечь там и отдохнуть, поиски же дороги в Тур отложить до рассвета. Но то, что я принял за густой лес, оказалось молодыми посадками, расположенными настолько плотно, что деревья вытянулись в высоту, но не обзавелись обильной листвой. Пришлось двинуться в чащу, и только там я стал осматриваться в поисках пригодного логовища. В привередливости я не уступал внуку Лохьела, который возмутил деда своей подушкой из снега: тут кусты слишком сырые, там заросли ежевикой; торопиться было незачем, поскольку надежды переночевать под кровом у меня не осталось, а потому я переставлял ноги неспешно, нащупывая путь при помощи палки и надеясь не потревожить при этом какого-нибудь скованного летней сонливостью волка. И тут нежданно-негаданно передо мной, не далее как в четверти мили, возник замок, к которому вела как будто старая, заросшая травой подъездная аллея, – я как раз ее пересекал, когда, глянув вправо, сделал свое обнадеживающее открытие. На темном фоне ночного неба чернел обширный величественный контур; в слабом свете звезд различались башенки-перечницы, турели, прочие фантасмагорические подробности. В деталях рассмотреть строение я не мог, но, к сугубой своей радости, обнаружил, что во многих окнах горит свет, словно дом полон гостей.

«Как бы то ни было, хозяева явно радушные люди, – подумал я. – Может, они согласятся приютить меня на ночь. Едва ли у них, как у английских джентльменов, всегда наготове двуколка и лошади, однако в доме явно собралось много народу, среди гостей найдутся обитатели Тура, они не откажутся подвезти меня в „Лион д’Ор“. Я человек не гордый и устал как собака. Если придется, примощусь и на запятках».

Ускоренным, приободренным шагом я подошел к двери, которая на самый гостеприимный манер стояла открытой, позволяя видеть обширный освещенный холл, увешанный охотничьими и военными трофеями и прочими украшениями; впрочем, я не успел подробно их рассмотреть, потому что на пороге показался великан-привратник в странной старомодной ливрее, вполне соответствовавшей общему облику дома. На французском языке (который я из-за причудливого выговора принял вначале за неизвестный мне патуа) он осведомился, как я зовусь и откуда прибыл. Мне подумалось, что от этих сведений ему проку не будет, однако правила вежливости требовали назвать себя, прежде чем просить о помощи, и потому я ответил:

– Меня зовут Уиттингем – Ричард Уиттингем, джентльмен из Англии. Я остановился в…

К крайнему моему изумлению, великан был явно обрадован; отвесив мне низкий поклон, он заявил (на том же причудливом диалекте), что меня давно и с нетерпением ожидают.

Давно ожидают? Что бы это значило? Не наткнулся ли я на фамильное гнездо родственников по линии Жана Кальвина, которые слышали о моих генеалогических штудиях и проявляют к ним одобрительный интерес? Однако я был слишком обрадован перспективой провести ночь под крышей, чтобы предварительно доискиваться причин столь радушного приема. Распахивая тяжелые створки двери, ведущей из холла внутрь дома, великан обернулся и сказал:

– Месье Жанкийёра, как видно, с вами нет.