Рука и сердце [сборник litres]

По окончании Оксфорда, прежде чем устраивать свою дальнейшую жизнь, я намеревался на несколько месяцев отправиться в заграничное путешествие. Отец оставил мне в наследство несколько тысяч фунтов, доход от которых был бы достаточным для подготовки к юридической практике, покрывая связанные с этим траты на жилье в тихой части Лондона и плату за обучение у известного барристера, под чьим руководством мне предстояло осваивать право, но почти ничего не оставляя на удовольствия и развлечения; а поскольку за годы обучения в колледже я вошел в значительные долги, превысив допустимую сумму, и принужден был взять деньги для путешествия из основного капитала, я решил ограничить себя пятьюдесятью фунтами. Поживу за границей, пока есть деньги, а как только они закончатся, закончатся и мои каникулы, я вернусь в Лондон и сниму квартиру где-нибудь в районе Расселл-сквер, поближе к конторе мистера *** в Линкольнс-Инн. В ожидании, пока будет готов мой паспорт, мне пришлось на день задержаться в Лондоне, и я отправился осматривать улицы, на одной из которых предполагал поселиться, выбрав при помощи карты те, что представлялись мне наиболее подходящими, каковыми они и оказались, если судить исключительно с точки зрения разумности; однако вид их привел меня, выросшего на лоне природы и только что приехавшего из Оксфорда с его чудесной архитектурой, в глубокое уныние. Мысль о том, что придется долгие годы жить в таком скучном сером районе с похожими друг на друга домами, укрепила меня в намерении растянуть свои пятьдесят фунтов на возможно более долгий срок. Я полагал, что их должно хватить по меньшей мере на сто дней. Я был привычен к пешей ходьбе, предъявлял весьма скромные требования к жилью и еде, знал немецкий и французский в той мере, в какой знает их любой не выезжавший за пределы своей страны англичанин, и принял твердое решение избегать дорогих отелей, излюбленных моими соотечественниками.

Я столь пространно говорю о себе для того, чтобы было понятно, каким образом со мной приключилась та мало чем примечательная история, которую я собираюсь рассказать, но в которой мне выпала роль не столько участника, сколько сочувствующего наблюдателя. К тому времени я прошел пешком всю Францию и оказался в Швейцарии, где превысил свои силы по части ходьбы пешком и был уже на пути домой, когда однажды вечером подошел к деревушке Хеппенхайм, расположенной вдоль горной дороги Бергштрассе. Весь день я бродил по грязному городку Вормсу и обедал в каком-то отвратительном отеле; потом перешел по мосту через Рейн и, пройдя Лорш, оказался в Хеппенхайме. Чувствуя необычную усталость, я вяло, с трудом передвигая ноги, двигался по плохо вымощенной неровной деревенской улице в сторону рекомендованной мне гостиницы. Гостиница оказалась большим домом с зеленым двором перед ним. Меня встретила сердитая, но безукоризненно опрятная хозяйка и провела в большую комнату с обеденным столом, занимавшим лишь половину ее длины, хотя за ним вполне могли бы разместиться тридцать или сорок человек. В обоих концах комнаты были окна; два из них выходили на улицу перед домом, на которую уже опустилась вечерняя тень; два других с противоположной стороны были частью дверей, открывавшихся в большой сад с тщательно постриженными деревьями и овощными грядками, между которыми по воле хозяев, а не природы росли розы. В каждом конце столовой располагалась печь; вероятно, первоначально это были две комнаты, впоследствии соединенные в одну. Дверь, в которую я вошел, находилась как раз посередине; напротив нее располагалась другая, ведущая в большую спальню, в которой хозяйка предполагала устроить меня на ночь.

Даже будь гостиница менее чистой и располагающей к отдыху, я бы остался в ней; к моему удивлению, меня охватила странная vis inertiae[41]: сидя у выходившего в сад окна в теплом свете последних лучей вечернего солнца, я не испытывал желания ни двигаться, ни разговаривать. Хозяйка приняла мой заказ и оставила меня. Солнце зашло, и меня охватил озноб. Огромная комната представлялась холодной и пустой; из темноты выступили тени, приведшие меня в недоумение, поскольку я долго смотрел на ярко-красный закат и теперь не мог разглядеть, какие предметы их отбрасывают.

В комнату кто-то вошел – оказалось, пришла служанка накрыть для меня стол к ужину. Она принялась расстилать скатерть на одном конце длинного стола. Рядом со мной стоял стол поменьше. Я собрался с силами и еле слышно произнес – голос едва подчинялся мне: «Не позволите ли мне поужинать за этим столом?»