Рука Сфинкса

– Вы должны отпустить мою подругу, – сказал Адам. – Я пойду с вами, но она уйдет беспрепятственно.

– Мы должны уничтожить ваш корабль, – сказал бородатый офицер, чье лицо выражало мягкое удивление.

– Мы не прилетели на корабле. Мы вскарабкались.

Сержант приказал одному из своих людей проверить эти слова, тот надел шлем и осмотрел туман телескопическими глазами. Вскоре он объявил, что в небе пусто.

– Тогда пусть идет, – сказал сержант и тут же вскинул палец. – Но если она вернется, ее пристрелят.

– Договорились. Я могу попрощаться?

– Безусловно.

– Наедине?

– Безусловно, нет.

Адам нахмурился, но подумал, что еще слишком рано предъявлять строгие требования. Он повернулся к Эдит, которая глядела на него, недоверчиво вытаращив глаза, с видом мокрой кошки.

– Что ж, и так сойдет, – проговорил Адам. – Я хотел приключений – и получил.

– Это не приключение, Адам. Это арест, – расстроенно ответила Эдит. Она хотела сказать больше, объяснить, что эти люди безумцы, способные на любые ужасные вещи. Но это было бы неразумно. Тем не менее она почувствовала, что должна узнать одну вещь. – Что ей передать? Я ведь должна буду ей что-то сказать.

Когда Эдит позже поведала друзьям об этом приключении, она переделала финальную часть истории, щадя чувства Волеты, какими их себе представляла. Она сообщила, что прощальные слова Адама, адресованные сестре, были таковы: «Всем сердцем надеюсь, что мы снова увидимся. Я люблю тебя. Пусть у тебя все будет хорошо».

На самом деле Адам сказал: «Скажи совенку, чтобы не забывала о моем дне рождения».

Мисс Волета Борей и Ирен

Глава двенадцатая

К – это Клятвы Капризной Кокетки. Но стоит ли верить словам сердцеедки?

Гадкий алфавит, букварь для малышей, автор неизвестен

Волета вырвалась на свободу благодаря бесстрашной белке-летяге, хотя пришлось немного повозиться, чтобы зверюшка вспомнила о собственной отваге.

В первые дни пребывания у Сфинкса, когда все еще не стряхнули с себя потрясенного оцепенения от внезапной потери капитана и пытались решить, заключенные они или гости, бедная Пискля оказалась настолько травмирована случившимся, что не вылезала из постели Волеты. Она снова и снова сжималась в комочек от каждого странного звука – а таковые невидимые машины, погребенные в просторном и, по-видимому, необитаемом отеле Сфинкса, производили регулярно. Пискле, похоже, одинаково не нравились затхлый запах ковров и немигающее сияние электрических ламп. Волета едва ли могла винить бедную любимицу: их жилье представляло собой тошнотворную смесь роскоши и разложения.

Решив исцелить питомицу от душевных ран, Волета принялась целеустремленно ее баловать. Она угощала Писклю вкусняшками с кухни. Она мастерила из постели гнездо и играла с белкой под одеялами. Волета гладила ее толстые щеки и терла переносицу, пока белка не выбралась наконец-то из укрытия, ошарашенно округлив глаза.

Но едва к ней вернулось присутствие духа, Пискля спрыгнула с величественной кровати под балдахином и метнулась в низкое вентиляционное отверстие в стене.

Застонав от неблагодарности подопечной, Волета вытащила решетку из вентиляции, опустилась на колени, а потом на живот и, орудуя локтями, забралась в трубу.

Зажатая со всех сторон, она извивалась, продвигаясь во тьме, которую лишь изредка озаряли лучи света из вентиляционных отверстий других комнат. Приблизившись к развилке, она прислушивалась, пока не уловила в отдалении царапанье убегающих лапок, после чего изогнулась и одолела беспощадно острый изгиб. Швы в металлической обшивке царапали локти и колени, и уже не в первый раз она порадовалась тому, что избавилась от длинных волос, которые, несомненно, цеплялись бы за каждую заклепку в этой трубе.

Повеяло древесным дымом. Впереди мелькнул свет. Она потянулась к нему и в тот же миг поняла, что мерцание было отражением света, который лился снизу, из дыры, внезапно открывшейся в полу. Но было слишком поздно за что-то хвататься; она уже падала. Или даже не падала, а скользила по крутому склону.

Она выставила вперед руки как раз вовремя, чтобы не выбить зубы о железную решетку, а потом выскочила из вентиляционного отверстия, как пробка из бутылки.

И приземлилась на мягкую землю.

Огромная линза над ясенем окрашивала все вокруг в цвет лунного сияния; рассеянные, наполовину погребенные клавиши пианино светились словно сами по себе. От огня в очаге остались только сердитые оранжевые угли. Музыканты на гобеленах как будто перестали играть и устремили пристальные взгляды на неуклюжую нарушительницу спокойствия.

Сфинкс возвышался у камина, словно тонкая темная мачта. Интересно, на что он смотрел до того, как Волета выскочила из стены? Теперь-то, понятное дело, он таращился на нее.

– На моем дереве белка, – проговорил Сфинкс, и металлический тембр его голоса прозвучал в тишине комнаты отчетливее прежнего.