Руки моей не отпускай

Может, надо было посоветоваться и поговорить с Семеном, но он в тот момент был по маковку в новой увлекательной интриге по смене власти и руководства, в которую влез, выторговывая себе будущие теплое местечко и награды, носился с горящими глазами большевистского заговорщика по всей Москве, вел бесконечные тайные переговоры с людьми из первого эшелона власти.

А Асе всегда были совершенно неинтересны и по большому счету до лампочки телевизионные интриги, подковерные игры, борьба за выживание и драки за шоколадное место. Она всегда была как бы особняком, в стороне от этой составляющей любой профессии, не потому, что «вот я какая фифа» и не потому, что за спиной стояла защита в лице Семена, нет, а по очень простой причине – она не настолько зависела от дела, которым занималась, чтобы прямо вот жить и дышать только им, и видеть себя только в нем, и с убийственным ужасом думать о том, что можешь его потерять. Может, в силу того, что так и не нашла до сих пор того самого главного дела своей жизни? Бог знает, но вот не кончится для нее жизнь с потерей этой работы. Да с потерей любой работы не кончится.

А еще Ася осознала неприятную, но, видимо, неизбежную вещь – она не хочет и уже не может делиться с Семеном своими переживаниями, да, собственно, никогда особо и не делилась.

А теперь и вовсе что-то изменилось в ней бесповоротно и окончательно.

У психологов это называется красивым термином: профессиональное выгорание и внутренний износ.

Наверное. Но по большому счету ей по барабану, главное, что она четко осознала, что ей перестало быть интересным дело, которым она занималась, и навалилась какая-то тяжелая внутренняя апатия по поводу работы, да и жизни в целом. И ничего не хотелось. Совсем.

Она еще и потому тогда рванула в буран, что не могла больше смотреть в глаза Игорю, еще и потому, что знала, что будет делать дальше.

Игорь давно почувствовал, что с ней происходит что-то неладное, еще раньше, чем она сама сформулировала это себе, и все чаще задумчиво заглядывал ей в лицо. И Ася мучилась этим его пониманием грядущих перемен ужасно и не знала, как ему объяснить и сказать.

Меньше всего на свете она хотела подвести именно его и осознавала, что именно это она и сделает. Для Игоря его работа, телевидение – это все! Вся жизнь, alter ego его сути, смысл его существования, и Ася в этой его жизни была близким, своим человеком, ее важной составной частью.

Да, они были очень дружны, и Ася стала родным человеком даже для его семьи: жены Лены, детей и его родителей, живших за сто с лишним километров от Москвы, замечательных людей, к которым они частенько вместе заваливались в гости, но это не было той причиной, которая могла бы ее остановить, – нет. Она уже приняла решение. И она понимала, что Игорь ее, конечно, простит, но переживет ее уход как предательство и вряд ли когда-нибудь поймет.

Ведь для нее все не так, все не так.

Может, сказалась накопленная за годы усталость – бесконечные перелеты, жизнь в гостиницах, аэропортах и самолетах, города, страны, часовые пояса, и ты просто тупо не успеваешь восстанавливаться.

Уже несколько раз с ней происходил кошмар, когда она просыпалась в гостиничном номере и абсолютно терялась, не могла вспомнить, где она, в какой стране, в каком городе, сняли они уже репортаж или интервью или это только предстоит сделать и что или кого они должны снимать? Мозг был настолько перегружен сменой мест и потоком информации, что переставал воспринимать окружающую среду как постоянную.

И все последние месяцы в ней все нарастало некое раздражение на то, что она делала и чем занималась, раздражение на коллег, начальство, на вот такой стиль перегруженной жизни, и даже на Игоря с его фанатической преданностью работе, и росло желание окончательно прекратить эту деятельность.

И сегодня, когда они с Ярославцевым боролись на льду за жизнь девчушки, а Игорь снимал, она вдруг почувствовала такое тяжелое неприятие, какое-то просто физическое отторжение ненормальности этого процесса – продолжение съемки, когда здесь и сейчас умирает человек.

И поняла, что все. Выгорела. Хватит.

Съемка окончена, унесите всех!

– И теперь не знаю, что делать, – закончила Ася свой рассказ и поделилась наболевшим: – Вернее, что делать, знаю совершенно определенно, а вот как…

– И что будет, если ты прямо и однозначно заявишь о своем уходе? – осторожно спросил Ярославцев.