Руки моей не отпускай

– Помню, а как же, – отшельник и молчун, все тишком, слова от него лишнего не услышишь. Но хоть не один, – отлегло немного от души Степана Юрьевича.

– Зато охотник и лесовик, каких поискать, – заметил Василий.

– Надолго собрался?

– Как получится, – неопределенно пожал плечами Василий.

– А Савушка как же без тебя-то?

– Я с ним поговорю, попробую все объяснить. И если все нормально сложится, привезешь его к Захарычу на месяц-другой. Все же там места дивные и воздух. Да и пусть жизнь иную посмотрит, большой уже, одиннадцать лет.

– Посмотрим, – не обещал отец.

– Прости, – повинился Василий. – Все понимаю. И что тебе на плечи лишний груз снова перекладываю – придется тебе присматривать за моим хозяйством, – и что манкирую своими обязанностями, и что сына на вас оставляю, – и повторил: – Все понимаю. Но сейчас из меня никакой руководитель и отец никакой, наоборот, могу наломать дров от маеты своей душевной, потом не исправишь. – И признался совсем уж откровенно, чувствуя, как слезы подкатывают: – Такая муть в душе, бать, что дышать трудно. Что такое – не знаю…

Степан Юрьевич встал, подошел, крепко обнял Василия и ободряюще похлопал по спине:

– Все бывает, сын, все бывает, – и отстранил от себя, заглянув ему в лицо. – Это тебя виной корежит, коришь себя, что недоглядел, не понял всю серьезность неприятностей. А может, и еще что другое. Отправляйся. Тайга, она поможет и выправит. А за нас не беспокойся, справимся.

– Спасибо, – поблагодарил от всего сердца Василий.

– И что, ты вот прямо так взял и уехал в тайгу? – удивилась Ася, снова приподнявшись на локте и вопросительно посмотрев на него.

– Можно сказать и так. Места на границе тайги и лесотундры дикие, красивые до оторопи душевной. Иногда так солнце ляжет, что смотришь и аж дышать забываешь, так перехватывает от красоты великой! Бывало и так.

– И сколько ты в этих красивых местах пробыл?

– Чуть больше года.

– О как, – впечатлилась Ася. – Однако долго ты себя искал, Василий Степанович.

– Да, долго, – согласился он, погружаясь в воспоминания.

Захарычем звали начальника биостанции, заведовавшего большим научным и жилым хозяйством, а полное его имя – Василий Захарович Кузьмин. Много лет он жил на станции с женой и детьми, успевшими и вырасти, и в город уехать, и отучиться там, и вернуться. Но вернулись не все, а пока только один сын из четырех детей. С ними проживала еще одна сотрудница с мужем, но без детей. Так, впятером, и тянули хозяйство и серьезную научную работу. В сезон, понятное дело, становилось людно да шумно, приезжали ученые, студенты, работы было много, на всех хватало.

В свое время здесь проводила научную работу и мама Василия, когда станцией руководил отец нынешнего начальника Захар Иванович, да и Степан Юрьевич тут бывал не один раз. Так что связи с этой семьей, можно сказать, были давнишние, устоявшиеся.

Сюда-то и приехал Василий, как на перевалочный пункт, где есть еще связь с миром, базовый лагерь в некотором роде. Отсюда и отправился на кордон в сопровождении здорового, высокого, крепкого угрюмого, молчаливого мужика Ивана.

Сезон отходил по тайге с молоточками, лопатами и приборами, проводил разведку окрестностей, порой уходили с Иваном и забирались аж на сотню километров в дикие места. На станцию же приходил раз в месяц – отчеты с образцами отправить, связаться с семьей и институтскими заказчиками, принять продукты и всякую мелочь для хозяйства и скачать новые электронные книги. В конце сезона с вертолетом отправил последние важные образцы и подробный отчет с научными записями, и засели они с Иваном на зимовку. Ну не совсем засели, Иван-то мужик семейный, к своим уходил, но на короткий срок, только проведать.

А так да, зимовали, понемногу занимались охотой, Василий больше для товарища старался, тот с охоты жил и семью содержал тем, что добудет.

Перезимовали, весной, в распутицу больше времени на станции провели, чем в зимовье, хозяевам помогали и по хозяйству, и по ученым делам, да и своими делами занимались.

Незаметно подошел еще один сезон. Василий, углубив, расширив и дополнив новыми знаниями свой опыт выживания в диких условиях, пообжившийся таежной жизнью, приладившийся к ней, заматеревший мужик-лесовик, бородой заросший, обалдел, когда из прилетевшего вертолета вышли родители и Савелий.

Радости-то было, не передать! Савка все посмеивался над бородой отцовской, то и дело трогал и дергал за нее, но так радовался, так радовался встрече, что все не отходил от отца и обнимался, прижимался и смотрел на папку, позабыв про пацанскую отстраненность и про то, что все эти нежности ему не по понятиям. А Василий настолько расчувствовался такому открытому проявлению сыновней любви и радости от встречи, что даже слезу не удержал.

Так от себя сына и не отпускал все три недели, что он с ним пробыл. Брал везде с собой, рассказывал про свою жизнь, про непростые заботы лесного выживания, про геологоразведку, водил по самым дивным местам, сидели там вдвоем, а то и втроем, прихватив в свою мужскую компанию деда, молчали, созерцали красоту.