Руки прочь, профессор

– Извините за опоздание, Борис Анатольевич, – за те семь минут, что мы потратили на путь до больницы, холера успевает так хорошо примерить на свое личико маску невозмутимой бодрой девицы, что мне даже странно помнить, что именно она совсем недавно ревела так, что от издаваемых ею звуков нутро плавилось. А потом она крепче стискивает пальцы на моем локте, и…

Ладно, верю. Знаю ведь, что она прекрасная актриса. Сколько времени на неё смотрел и был уверен, что передо мной все та же дрянь, девочка-мажорка, не знающая меры в своих тратах и потому после смерти отца опустившаяся на самое дно.

А оказывается…

Холера заделывает волосы в хвост слегка подрагивающими руками. Прячет его под тонкой марлевой шапочкой, застегивает белый халат на… Груди, да. Неловко покашливает, заставляя меня поднять взгляд на её лицо.

– Тебе идет, – фыркаю я и не удерживаюсь от вопроса, – нет ли у тебя в арсенале образа бесстыжей медсестрички?

– Нужно поискать? – холера хоть и шепчет, но все-таки отвечает вопросом на вопрос.

– Я бы посмотрел, – выдыхаю, прежде чем успеваю сообразить, насколько палевный этот ответ.

С другой стороны… Больше, чем я сейчас вскрыт, просто невозможно. Все, что не сам сказал, сообщила дрянь Капустина, да еще и с издевочкой. Наверное, именно поэтому я и позволяю себе под шумок, пока врач, встретивший Катерину, отходит к стойке регистратора за какими-то свежими анализами, склониться к самому уху девчонки и шепнуть в него со всей откровенностью.

– Я бы на тебе все что угодно посмотрел. И без всего ты меня тоже прекрасно устроишь.

У холеры вспыхивают щеки. Она может и смогла притвориться невозмутимой, но вот это вот – знак того, что ничего еще не пережито. Внутри неё – бешеный ураган эмоций.

– Идемте, Катерина, – врач машет моей холере, и она, умоляюще глянув на меня, шагает за ним. А я за ней. Да и как бы я мог упустить возможность пройтись за ней следом и насладиться чудным видом самой роскошной задницы в этом гребаном городе?

Строго говоря, я замечаю не только это. Но еще и как уверенно холера шагает следом за врачом, будто наизусть выучила путь к нужной ей палате. Как приветливо ей кивает то медсестра, то санитарка. Как будто кое-кто тут завсегдатай. И как слабее становится её шаг, по мере продвижения.

В какой-то момент я даже жертвую видом. Нагоняю её, ловлю за плечо и прижимаю к себе. Темп становится медленнее, но холера так благодарно стискивает мой локоть, что я даю себе мысленный подзатыльник.

Надо было сразу рядом с ней и идти.

Знал ведь, что в клинику она не просто так зашла.

Не просто так, но я не предполагал, что к кому-то, а не из-за собственных проблем со здоровьем.

В реанимационную палату нас не пускают, конечно. Но благо частная клиника располагает достаточным бюджетом, и у реанимации оформлена и натерта до блеска прозрачная стена. К которой холера моя прижимается так же, как маленькая девочка к витрине магазинчика со сладостями.

И смотрит туда с такой же надеждой… Даже пальцы украдкой скрестила, только совсем забыла, что я рядом стою и вижу.

Женщина за стеклом – хрупкая и бесчувственная. Лежит себе на постели, укрыта одеялом по грудь, со всех сторон опутана шлангами и капельницами. Подключена к кардиомонитору, писка которого мы не слышим, но зато видим бегущие на нем цифры и пульсирующую линию сердечной активности.

Женщина достаточно взрослая, чтобы быть сестрой. А значит…

– Так надеялась, что приду и она тут пришла в себя, – тихо шепчет холера, нашаривая пальцами мою руку. Цепляется с совершенным отчаяньем. – Только, видимо, не заслужила таких чудес. Никаких не заслужила.

– Катя, вы не правы, – покашливает врач, оставшийся стоять рядом с нами, – операцию провели буквально в четверг. Вашу маму даже не начали выводить из критического состояния, мы ждем, пока её показатели станут нормализовываться.

Кусает губы. Они кривятся болезненно. Я будто слышу, как громко в груди моей девочки шумит кипящая горечь.

– Я могу к ней зайти сейчас? – холера спрашивает вымученно, устало. У неё вновь кончились силы, как и надежда, судя по всему.

– К сожалению, мы не приветствуем визиты в реанимацию. Слишком велики риски для здоровья пациента после операции, – врач явно не рад, что ему приходится холере отказывать, он явно очень ей сочувствует, – если восстановление состояния вашей мамы пойдет по графику, мы выпишем её из реанимации во вторник. Приедете?

– Приеду, разумеется.

Холера бросает еще один взгляд за стекло, а потом стискивает зубы и срывается с места. Почти убегает, оставляя меня у операционной в компании врача.

Я бросаю взгляд на лицо Бориса Анатольевича, вижу его скорбное лицо. Однозначно сочувствует.

– Док, я могу вас попросить кое о чем? – покашливаю я, обращая его внимание на себя.

– Информация о пациентах и их родственниках посторонним лицам не разглашается, – эхом откликается врач, будто ожидающий, что я начну его спрашивать о холере.

– Меня интересуют только вопросы оплаты счетов, – я покачиваю головой, – если возникнет необходимость…

– Катерина до сей поры справлялась с самостоятельной оплатой счетов, – ровно отрезает врач.