Руки прочь, профессор

– Книги в машине, сейчас принесу, – киваю и бросаю взгляд на холеру. Точно видел, что Катерина стесняется оставаться одна с моими друзьями, но Снежка уже использовала магию своего запретного очарования, и ей оказывается достаточно только кивнуть на стул рядом с собой.

– Садись, Катюша, я тебе сейчас ужин положу.

И моя холера садится, невозмутимо и без опаски, и даже заинтересованный нос сует в оставленную на столе раскрытую книгу. И можно без опаски выйти в прихожую, открыть дверь нетерпеливо приплясывающему в коридоре далматину, выйти на крыльцо дома, глотнуть свежего воздуха.

Хорошо…

Так хорошо, как не было безумно давно, как будто наконец все стало как надо.

Охренеть не встать – я на грани увольнения, карьера в университете, которую я пестовал и лелеял на протяжении восьми последних лет, висит на волоске над пропастью, а я так спокоен, будто не происходит ничего страшного.

И мне хорошо, черт возьми, так хорошо, что будь я более стыдлив – непременно усовестился бы, что смею испытывать такое глубокое удовлетворение сегодняшним днем, в то время как в Африке голодают несчастные африканцы.

Долго не стою – внутри начинает мелко и нетерпеливо дрожать колокол моего голода. Сам уже хочу вернуться на светлую Снежкину кухню, увидеть раскрасневшуюся от очередного откровенного разговора мою холеру, прячущую засосы на шее под темным водопадом своих волос.

Но книги все-таки надо забрать.

Пусть это и два не самых толстых женских романчика в мягкой обложке – матушка моя была от них в восторге, да и Снежка ими дорожит…

К своему удивлению, не нахожу книг в сумке для бумаг на заднем сиденье.

А, точно, в бардачок же убирал!

Лезу в бардачок, и… Замираю, как будто меня кто-то пыльным мешком по голове приложил.

Нет, дело совсем не в том, что я увидел на обложке Снежанкиного романа роскошную рыжую красотку и воспылал к ней внезапной страстью. Дело в том, что вслед за вынутой книгой на пассажирское кресло выпала пачка презервативов. Купленная мной сегодня. Невскрытая!

Поздравляю, Юлий Владимирович, вы – озабоченный идиот! Совсем вам вашим недотрахом мозги застило!

26. Смягчая углы

Так отвыкла засыпать в тишине…

Когда была еще нашей отцовская квартира, была своя комната, возможность включить себе аудиокнигу перед сном «чтоб не скучно было», и только потом, уже в общаге стало ясно, насколько расточительно я обращалась с такой потрясающей вещью, как умиротворяющая тишина. Потому что в общаге никогда не бывает тихо. Тусовки за тонкими картонными стенками, рокеры с четвертого этажа, которые слушают рок на такой громкости, что просыпается даже коменда на первом, вечные Оксанкины сериальчики по ночам…

Я отвыкла засыпать в тишине. И кажется – мой организм, вымотанный сексом и количеством стресса, вожделел её больше, чем чего-либо другого. Иначе как объяснить, что я вырубаюсь, как только голова моя касается подушки. А ведь хотела подожда-а-ать…

Сон цветной, яркий, бессмысленный. Абсолютно незапоминающийся. Удивительно радужный после дня, наполненного трешэм и переживаниями.

Когда посреди ночи я просыпаюсь – резко сажусь на широкой кровати – даже не сразу вспоминаю, где нахожусь.

Оказывается, даже ночная темнота в разных комнатах совершенно разная. Будто интуитивно ты можешь ощущать, насколько высокие за этой темнотой скрываются потолки и как далеко располагаются стены.

Осоловело вожу головой, прижимаю одну руку к бьющемуся громко-громко сердцу. Что-то случилось. Что-то меня напугало. Но что?

– Разбудил тебя? – из темноты ко мне шагает тень и падает на край кровати рядом. У темноты этой пряный и мужественный запах Ройховского парфюма, смешанный со свежим ночным уличным воздухом. Точно. Был какой-то скрип, вот я и подскочила, тревожная зайчиха.

Мою щеку задевает широкая мужская ладонь, и я инстинктивно ловлю её и прижимаюсь к ней по-детски. Такая уютная рука. Вот прямо на ней и засну-у-у…

– Катя, не спи, – он треплет меня за плечо, жалит холодными своими губами мои щеки, – слышишь, не спи. Мне нужно, чтобы ты проснулась.

– Где ты бы-ы-ыл, – зеваю я сонно, пытаясь выполнить его просьбу. Усилий трачу бешеное количество, но глаза удается разлепить всего на долю секунду, потом они склеиваются обратно.

Вопрос не случайный. Просто я даже с ужином его не дождалась. Он принес Снежке книги, сказал, что ему срочно нужно отъехать, и ушел, даже не обернувшись на меня. А я хотела, чтобы он ко мне оберну-у-улся…

– Холера, не спать, – снова теребит меня. На этот раз бесяче шебуршит своими пальцами под волосами на шее.

– Профессор, простите, но я сейчас не готова-а, – снова зеваю. Так отчаянно – он запросто мог мне голову в рот засунуть, как цирковой львице.

– К чему не готова, – удивленно откликается он.

– Ни к чему, – емко вздыхаю, снова пытаясь прикорнуть у него на груди, – ни к зачету, ни к пересдаче, ни к сексу. Но если можешь – обними меня покрепче. Ты теплы-ы-ый…

– Обниму, конечно, я тебя обниму, котенок, – шепчет он в клятвенной интонации, – только можешь это выпить? Сейчас!