Руки прочь, профессор

– Так почему же… Изменил планы со Снежком?

– Это долгая и очень интересная история. Которую я расскажу тебе когда-нибудь потом, холера.

Ну что за дела? Кто так вообще рассказ заканчивает?

– А может, сейчас?

Юл бросает косой взгляд на стену, соседствующую с кухней и покачивает головой.

– Нет, котенок. Не сейчас. А то Вознесенский услышит и обвинит меня в распускании сплетен.

– И обвиню, – утверждающе подвывает вездесущий хозяин дома – будто все это время у стены со стаканом подслушивал.

– И что? Обвинит и что еще? Засудит за клевету его доброго имени неужто? – смеюсь, но сомневаюсь вслух.

– Засужу-засужу, – снова гудит из-за стены, – всех засужу. А потом брошу работу и уеду на Мальдивы.

– Прости, Катерина, – разводит руками Юлий, – я не могу себе позволить оставить Москву без такого крутого специалиста по семейному праву.

Хм. Интересно… А как же познакомились декан строительного факультета и специалист по семейному праву?

Впрочем, у меня есть другая, более актуальная просьба. И тщательно вытерев руки, я подхожу к Юлу и берусь за пуговицу на вороте его светлого поло.

– Можно я тебя попрошу? Важное!

Коротко кивает, а глаза смеются. Кажется, «важное», по его мнению, у меня просто еще не выросло.

– Ты не мог бы… – заминаюсь, – когда мы одни…

– Там завтрак стынет, – мягко поторапливает меня Юл, – и вот-вот на глазах у ребенка случится непристойное действо. Может, все-таки…

– Не называй меня Катериной, – выпаливаю отчаянно.

Блин, ругаться с ним было гораздо проще, чем что-то личное просить.

– М? – его такие откровенные, такие насмешливые брови салютуют моим глупостям с собранного в удивленных складках лба. – Как же тебя называть прикажешь?

– Катя, Катенька, Катюша, Катена, Катюха, – подсказываю, не сдаваясь, – ну или холерой называй. Я не против. Тем более, что ты просишь называть тебя Юлом. И не на вы. Тебе ведь тоже… Не должно быть сложно…

Говорю и бодаю лбом его плечо. Не могу видеть это его лицо, на котором с каждой секундой все ярче зацветает скепсис

Фраза «боже, я связался с малолетней идиоткой» выведена на лоб и беззвучно помигивает…

– Просто Катериной меня отец звал, – мрачно бурчу я, делая вид, что переплетение нитей футболочной ткани – это ужасно интересное зрелище, – когда что-то случалось. Ему жаловались на меня на собрании. Или братец мой херню какую на меня вешал. Да и сама я частенько пакостила, что уж там. Чтоб уж если драли, то не просто так. Но до сих пор в голове как эхо от «Катерины». Я как будто слышу, как он ремень расстегивает.

Чего я совсем не ожидаю, так это того, что руки Юла так сильно стиснутся вокруг меня, что затрещат ребра. Я ожидаю какой-то реакции, слов, объяснений, но вместо этого получаю только клятву.

– Тебя больше никто и пальцем не тронет, слышишь?

– Слышу, слышу, – тоном зайца из известного мультика откликаюсь я, – все слышу. И что ты просьбу мою не пообещал выполнить, тоже слышу.

– Эй, а расписку тебе под подпись дать не надо? – Юл ловит кончик моего хвоста на спине и чуть дергает за него, дурачась.

– Давай, – феерично наглею, – и когда ты будешь забываться, я буду тебе расписочку под нос пихать.

27. Откровенное и неприятное

Как бы я ни хотела… Как бы я ни цеплялась и старалась фокусироваться на происходящем…

Воскресенье заканчивается.

Проходит бесследно, оставляя в памяти только стопку мелких ярких моментов, как фотографии мгновенной проявки, яркие, красочные и такие же бесценные.

На одной из этих несуществующих фоток – огромное блюдо сладких пирожков. Я их лепила и пекла под руководством Снежки – ей ужасно хотелось доказать Юлу, что из неё учитель не хуже.

На другой фотке – разлетающиеся вдребезги бутылки на заднем дворе Вознесенских. Мужчинам очень уж хотелось спустить пар, и они вытащили ружья и ящик пустых еще ни о чем не подозревающих сосудов для вина. И мне тоже дали подержать. И пострелять. Правда…

Конечно, это для Ройха был такой удачный момент, чтобы постоять рядом, и под предлогом мастер-класса по стрельбе – меня потискать. И… молодец он, что не упустил возможность. Сама не знаю, как я, вся ватная от его близости, от горячего дыхания у самого уха умудрилась нормально на спусковой крючок нажать.

Но…

Это было…

И кончилось.

И вот пожалуйста, я уже обнимаюсь со Снежкой, а она щедро целует меня в обе щеки.

– Записала мой телефон? Молодец. Звони мне обязательно. Даже если ты прозреешь и бросишь этого озабоченного типа – все равно звони.

Вижу, как за плечом жены насмешливо покачивает головой Максим. В отличие от Снежки – он знает, где я работаю, это я успела понять по паре очень скользящих оговорок.

Скажет? Или нет?

Хочу ли я знать, какое мнение будет обо мне у Снежки, когда она узнает, что на её кухне начиняла кружочки из теста грушей с камамбером стритизерша из дешевой забегаловки?

Совсем не та, кто годится в подруги жене крутого адвоката.

Вот так и получается, что я её ввела в заблуждение. Снежка – романтичная фея, к которой не липнет грязь, считает меня стоящим человеком. Но я ума не приложу, как могла бы ей признаться. Не было для этого ни подходящей ситуации, ни безопасной формы.